Виталий Вавикин - Мир, где приносят в жертву планеты

Он еще что-то говорил, но Субира уже не слушала. Голова кружилась, ноги стали ватными. Мир вздрогнул и замер. Время остановилось. Или же это остановилось ее сердце? Дышать! Дышать! Дышать!

– Сукин сын! – прошипела Субира, скрипя зубами.

Отвращение и гнев желчью поднялись по пищеводу, заполнили рот. Ей хотелось ворваться в квартиру Феликса. Хотелось наброситься на него. Но еще больше ей хотелось раздавить Абидеми. Этого никчемного, отвратительного мутанта, который спал с ней в одной кровати, ел за одним столом. Он не только воспользовался ее доверчивостью, но и посмел забрать часть ее воспоминаний.

Субира почувствовала, как мир уходит из-под ног. Что этот ублюдок вытащил из ее головы? Как много она забыла навсегда, утратила? Часы? Дни? Годы? Теперь Субира задыхалась. Бежать. Бежать прочь из дома. На улицу. Под холодное небо, под палящие лучи беспощадного солнца. А потом… она заставит его страдать. Его и всех его друзей. И неважно, сколько у них денег, – закон един для всех. И то, что они сделали с ней… Это хуже, чем изнасилование. Это… Это… Они забрали у нее часть жизни! И сейчас Субире казалось, что это было как минимум несколько лет. Она чувствовала себя нищей, никчемной. Унижение и стыд – все смешивалось. И единственным, что способно успокоить, было наказание виновных за совершенное – тюрьма, куда отправится вся эта чертова свора насильников и извращенцев. И плевать, что они не тронули ее. Их шутка искалечила разум. Навсегда. Навечно.

Субира услышала крик Феликса за спиной, но ей было плевать. Кричать они будут после, когда их отправят в тюрьму.

И Феликс кричал. Но кричал не от страха перед тюрьмой, а от растерянности. Добродушный Безим Фрашери, питавший к нему, казалось, такие теплые чувства, помогший встретиться с Мишель Ренни, доставший деньги для съемок… Безим Фрашери, который, как думал Феликс, будет любить его и помогать до конца своих дней, стоял сейчас перед ним и угрожал сломать ему ноги, если он не согласится продолжить фильм. Сломать не лично. Для этих целей он привел Владислава Гржимека – работника сыскного агентства, который, по идее, должен был работать на Феликса, но сейчас, глядя в глаза этого здоровяка, Феликс не сомневался, что он сломает ему ноги, если только Безим Фрашери велит ему сделать это. И этот агент, этот добродушный поляк с ухоженными руками убеждал Феликса лучше, чем сотни слов Безима Фрашери. Даже лучше, чем «Северное сияние» Йоны Келлера и проведенная с Джуд ночь.

– Вот только не нужно давить на меня! – сказал Феликс Безиму Фрашери, стараясь одновременно смотреть и на Безима, и на Владислава Гржимека. – Хочешь, чтобы у фильма вышел скомканный финал? Это самое сложное. Ты понимаешь? Нужно проникнуться моментом. Нужно видеть это и заставить видеть это актеров.

– Хочешь, чтобы Гржимек поговорил и с ними? – предложил ему Фрашери не то в шутку, не то всерьез.

– Нет, – спешно сказал Феликс. – Не нужно с ними говорить. Ему не нужно. Я сам… поговорю.

– Это значит, что фильм продолжится?

– Я же сказал, не надо на меня давить, – скривился Феликс, пытаясь сохранить остатки гордости.

Он смотрел Фрашери в глаза, но все его мысли были сосредоточены на спичечном коробке Йоны Келлера, в котором осталось еще немного «Северного сияния». Дождаться, когда старый гомосексуалист и громила из замерзшей Польши уйдут, свернуть самокрутку и забыться – вот чего сейчас хотел Феликс больше всего. Ну, может быть, еще позвонить Джуд и попросить прийти. Хотя после того, как агент сыскного бюро и Безим Фрашери втоптали в грязь его гордость и остатки достоинства, общения с женщиной, наверное, лучше избежать. «Но ведь она не только женщина, она мой друг», – сказал себе Феликс, когда Фрашери и Гржимек ушли.

– Решил все-таки возобновить съемки? – кисло спросила Джуд. – Потому что если нет и надеешься еще на одну ночь…

– Конечно, решил. Не могу же я отказать тебе, особенно после того, что было, – соврал Феликс, но рассказал об угрозах Безима Фрашери почти сразу.

– Ты думаешь, тот здоровяк действительно мог сломать тебе ноги? – спросила она.

– Не сомневайся. – Феликс неуклюже забил «Северное сияние» в выпотрошенную сигарету.

– И ты действительно решил продолжить съемки? – Джуд наблюдала за ним, невольно сравнивая его неуклюжие пальцы с ловкими и тонкими пальцами Келлера. – Какое окончание ты придумал?

– Не знаю.

– Старое, я так понимаю, уже неактуально?

– Я же сказал, что не знаю! – он прикурил, затянулся, выпустил дым к потолку. – И не надо на меня давить. Иначе ничего не выйдет.

– Иногда на тебя нужно давить. – Джуд взяла у него самокрутку, но лишь повертела ее в руках и вернула Феликсу.

– Не хочешь курить?

– Хочу остаться трезвой.

– Ради чего? – Феликс увидел, как Джуд пожала плечами, и рассмеялся.

– Что я сделала?

– Ничего, просто иногда ты чертовски сильно напоминаешь мне Келлера.

– А ты напоминаешь мне Безима Фрашери, и что?

– Я напоминаю тебе Безима Фрашери?

– Тебя это задевает?

– Я не знаю. – Феликс задумался на мгновение, но «Северное сияние» уже сделало свое дело, и вместо серьезного ответа Феликс снова рассмеялся.

– Идиот, – процедила сквозь зубы Джуд.

– Что ты сказала? – продолжая смеяться, со слезами на глазах спросил Феликс.

– Я говорю, нужно позвонить всем и сказать, чтобы собирались для съемок.

– К черту съемки!

– Хочешь, чтобы тебе сломали ноги?

– Сломали ноги? – Феликс все еще смеялся, но в глазах появился здравый смысл. – Черт с ним, собирай всех. А то разбежитесь, как тараканы. Мы все разбежимся, как тараканы!

Он еще продолжал нести какой-то бред, но Джуд уже звонила друзьям. Они собрались ближе к вечеру. Не все, но основной костяк сидел на диване, и Джуд ждала, когда Феликс перестанет капризничать и начнет думать о фильме.

– Как режиссер он, конечно, неплох, но как мужик полный ноль, – сказала Мэри Свон так, чтобы Феликс не смог услышать.

Джуд подумала о бывшем муже Мэри, который сейчас сидел в подводной тюрьме за убийство, но решила промолчать. Она смотрела на друзей и была рада, что Келлер не пришел. Сейчас ей меньше всего хотелось его видеть. Пусть будет только работа. И будь она проклята, если не удастся сейчас заставить Феликса собраться и выдать пару своих гениальных идей. Или не гениальных, но ему лучше не говорить об этом. Пусть считает себя кем угодно, лишь бы фильм закончил, – хотя в гениальности Феликса Джуд в действительности не сомневалась, лишь вредничала и злилась за последние дни. Особенно когда слышала этот истеричный смех Феликса или колкие нападки на отсутствующего Келлера и его «Северное сияние», способное сейчас взбодрить всех.