Амур Гавайский - Сказки о рае

– Женя, как можно не верить в Бога? Это тоже невозможно, особенно после смерти. В Бога как раз я верю, но всё, что окружает меня, представляется мне просто чьей-то фантазией, глупой и странной.

Женя дружелюбно улыбнулась:

– Отчего же?

Лёша по старой привычке стал трясти руками у висков:

– Человеческое тело, как и многие другие тела, созданы для того, чтобы размножаться и выживать в борьбе с окружающей средой. Именно эта цель формирует весь сложный комплекс его ощущений и переживаний. Вне размножения и борьбы жизнедеятельность теряет всякий смысл. Еда, довольство, комфорт – всё это уже не нужно, тягостно. Мир вне реалий размножения и борьбы за существование может быть только фантазией, безумством…

– Мне кажется, что вам стало немного скучно, и вы хотите чего-то нового, мой господин.

Лёша посмотрел на неё подозрительно:

– Женя, мне понравилась твоя сказка про учителя, который, сам того не зная, превратил своего ученика во льва, но это не значит, что я дал тебе право говорить глупости. Удовольствия даны человеку для того, чтобы дать ему возможность почувствовать, что он сделал нечто правильное, чтобы он закрепил в своей памяти свою правоту в борьбе за выживание. Мир, в котором я жил, был полон возможностей, а значит, и удовольствий. Когда я совершал ошибки, я испытывал боль и разочарование. Удовольствия как таковые, без возможности развития, без борьбы за выживание не ведут никуда. Это просто смерть, а смерть принципиально не может быть удовольствием. Я понятно объясняю?

– Да, мой господин, – Женя улыбнулась и стала крутиться вокруг яблони, держась одной рукой за ствол.

– А раз так, то Ал-Джанна, в которой я нахожусь, есть просто фантазия, а у любой фантазии есть предел. Следовательно, где-то совсем рядом со мной есть настоящая реальность, и я хочу в ней участвовать. Я понятно объясняю?

Лёша сорвал большое, запотевшее у черенка яблоко и смачно откусил кусок. Он всегда любил яблоки.

– У вас есть возможность реально почувствовать себя правым, мой господин, – Женя перестала крутиться.

– Какая же? – съехидничал Лёша.

– Вы можете обратиться к грешникам.

Лёша перестал жевать, осмотрелся. В десяти шагах от него в рамке сиреневых кустов застрял жирный павлин. Женя прицелился и бросил недоеденное яблоко в павлина, попав ему точно в голову. Павлин удивлённо крякнул, смешно упав на бок.

Лёша никогда не был в той части дворца, куда привела его Женя. Полукруглый зал хотя и был выстроен всё из тех же драгоценных камней, но никаких жаровен и подушек тут не было. Зал был пуст, если не считать ярких серебряных факелов, горевших жёлтым неровным огнём. Посередине зала находилось нечто вроде большого колодца, прикрытого массивной золотой плитой.

Лёша, в сопровождении Гусейна, Рубаб и новой гурии Жени, дважды обошёл колодец, прикидывая, насколько опасно это предприятие. Почесав свою густо разросшуюся уже в Ал-Джанне бороду, Лёша решил всё-таки открыть крышку. Предварительно отхлебнув из ведёрка портвейна, он навалился на неё всем своим могучим теперь телом, но крышка даже не сдвинулась. Он посмотрел на Гусейна, смирно стоящего рядом с ведром, потом – на весело улыбающуюся Женю.

Лёша внезапно осознал свою ошибку. Всё, что было нужно, это обратиться к Аллаху.

«Аллаху ва акбар», – почти неслышно произнес Лёша, поклонившись.

Крышка тут же стала со скрипом двигаться, из колодца в зал ворвался белый свистящий пар. Лёша подождал, пока всё утихнет, и боязливо подошёл к краю открытого уже полностью колодца. То, что казалось Лёше колодцем, было, скорее, чем-то вроде иллюминатора в подводной лодке. Там внизу, под жирными подушками пара, открывалась широкая перспектива матово-багровых холмов. Лёша стал присматриваться, и холмы медленно, как на киноэкране, стали наезжать на него. Вот уже стали чётче видны их очертания и даже какие-то лысины на вершинах. Лёша стал смотреть на их приближение, пока не увидел нечто вроде гигантских сковородок на вершине каждого холма. Лёша смотрел и смотрел на одну из таких сковородок и увидел вдруг некие капельки. Они смешно подпрыгивали в багровую муть и тут же падали вниз.

– Гусик, гляди, – Лёша дёрнул Гусейна за рукав, – грешники…

– Где? – Гусейн на минуту забыл свою роль.

– Да вон же, гляди.

Уже стало слышно, как шипят сковородки. На каждой из них жарилось, если на глаз, грешников семьдесят. Они отлетали от сковородок, как шарики, превращаясь в голубые бесформенные кульки, потом сморщивались, желтели, приобретая очертания человеческих силуэтов, и тут же падали вниз, чтобы, бессмысленно подёргавшись в огне, снова взлететь.

– Ну что же вы, господин? Говорите, они ждут.

– Кто? – Лёша посмотрел на Гусейна.

– Кто-кто, грешники, конечно.

Лёша взял у Гусейна ведро и, резко размахнувшись, ударил его этим ведром по голове. Испуганный Гусейн упал, закрыв голову руками. Лёша хотел ударить его ещё раз, но почему-то раздумал.

Из колодца вырвалась новая порция белого пара. Когда он рассеялся и Лёша заглянул вниз, картина резко изменилась: вместо багровых холмов-сковородок во всю ширину горизонта простиралась грязно-белая равнина, утыканная там и сям кривыми столбами. На самом краю тускло мерцали городские огоньки, два из которых медленно ползли в сторону Лёши. Он стал следить за этими огоньками, которые почему-то казались неприятно знакомыми.

– На Хаммере хуярят, – услышал Лёша за своей спиной.

Он обернулся и увидел Гусейна, который как ни в чём не бывало тоже смотрел вниз.

Лёша теперь уже ясно видел, что по равнине едет крупная чёрная машина с включенными фарами. Он даже точно мог сказать, куда она едет. За небольшим бугром как будто притаился старенький жёлтый икарус, именно к нему чёрный «Хаммер» и «хуярил».

Лёша стал смотреть на, казалось, мёртвый автобус. Из него вдруг выскочил странного вида человечек, одетый в огромную рубашку, отчего он казался ребёнком. Человечек побежал сначала назад, прочь от автобуса, потом – как-то в бок, потом упал, вскочил и побежал уже вперёд, прикрывая голову книжкой.

Лёша видел его совсем уже чётко:

– Дима, Дима, беги в автобус! Они будут стрелять! – заорал Лёша что было сил.

Человечек как будто бы услышал Лёшу и бросился в обратно в автобус.

Лёша стал молиться:

«Аллаху акбар. Ля иляха илляллаху вахдаху ля шарика ляху. Ляхуль-мульку ва ляхуль-хамду юхйи ва юмит. Ва хува хаййюн ля ямуту биядихиль хайру ва хува аля кулли шайин кадир» («Аллах превыше всего. Нет божества, кроме Аллаха Единого, не имеющего сотоварища, власть принадлежит Ему. Хвала только Ему. Он воскрешает и отнимает жизнь. Он Живой и Бессмертный. Благодать в Его руках. Он – Всемогущ»).