Сергей Николаев - Записки ангела

— Выход найден! Мы спасены!..

При этих словах, будто в стоп-кадре, все замерло вокруг. Любопытнов, как сделал шаг, так и зависла его мускулистая нога в воздухе, и, похожий на скульптуру «Вечного странника», он еще долго стоял в столь нелепой позе. Ашот Араратович Казбек наконец-то перестал пробовать на спелость свою бедную голову и, разжав руки, держал их над головой, словно просящий пощады человек. Элегантный Бухтин, уже присев, может быть, для прыжка в окно, так и остался пребывать на полусогнутых ходульках своих с отведенными назад тонкими руками. Тяжеловесный Быгаев, крякнув, распрямил толстые, как шпалы, ножищи и, проскользив спиной по печи, поднялся и окаменел снова, будто атлант, подпирающий глыбу. Все замерло в комнате, даже дым от папирос, перестав совершать затейливые воздушные реверансы, застыл над головами деловых людей в необъяснимом физическом феномене.

— Прошу садиться, друзья… — словно бы вновь запустил киноленту Антоний Петрович. — Подкрепимся, — он указал на кофе, — и обсудим мое предложение.

В комнате опять все задвигалось.

Когда деловые люди расселись, Антоний Петрович встал во главе стола и, дождавшись, пока гости покончат с кофе, постучал ложечкой по сахарнице, требуя внимания. Но он напрасно делал это, потому что коллеги его и без того были — сплошные уши.

— Мы спасены, товарищи… — Антоний Петрович сделал небольшую паузу, и в возникшей тишине можно было различить, как шуршат ресницы недоумевающих глаз. — Выход найден…

— Какой же? — не вытерпел трепещущий Бухтин.

Но Антоний Петрович будто не слышал его.

— Человек, который может к завтрашнему… — При этих словах Антоний Петрович взглянул на часы и тут же поправился: — Простите, уже к сегодняшнему утру доставить сумму по адресу, имеется…

Тут в комнате поднялся невообразимый гвалт.

— Кто? Как? Каким образом? — закричали мафиози наперебой. — Кругом вода… Дороги размыты… Он что, с крыльями, что ли?

Но Антоний Петрович, вновь постучав ложечкой по сахарнице, тут же пресек разглагольствования. Когда тишина опять воцарилась, промолвил совершенно спокойно:

— Да, представьте себе, с крыльями…

От этих слов я едва не свалился с рогатины, мне даже крылом махнуть пришлось, чтобы удержаться. От взмаха сего волна воздуха надула занавеску, как парус. Я испугался, как бы не обнаружили меня. Но никто и внимания не обратил на порыв ветра. Все глядели на Антония Петровича, внимательно глядели, настороженно даже, как смотрят на человека, который вдруг ни с того ни с сего начинает жевать рукав. Все ждали, когда он объяснится. Но Антоний Петрович не объяснялся и даже, более того, чувствуя, видно, тревожный эффект, произведенный его словами, прищурил зло единственный глаз и повторил настойчивее:

— Да, да, я не сошел с ума. У него есть крылья. Уж не знаю какие… От природы, или, может, он летательный аппарат какой изобрел, но он способен подниматься в воздух. Я сам видел…

— Да кто же это? — не утерпел Любопытнов.

— Кто? — Антоний Петрович сделал многозначительную паузу. — Зимин… Учитель школьный…

За окном опять начался тарарам, все кричали кто во что горазд, но я уже не прислушивался к их голосам. Тревога объяла меня, тревога и страх. Тайна моя открыта! Что делать? Как быть? Завтра вся Хлынь будет знать про крылья! Господи, подскажи! Я поднял глаза к небу. Но небеса безмолвствовали, мерцая холодными звездами. Самому надо решать, самому… Сейчас же, сию минуту… Через час уже будет поздно. Что делать? Бежать, лететь отсюда куда глаза глядят, хватать рюкзак и тю-тю… Но как же Сонечка? Как же я без нее потом? Нет, я так не могу. Но что же тогда?

Не зная, как поступить, я счел за лучшее посидеть еще на рогатине, послушать бормотание «коллег» Антония Петровича. А в комнате стояла гробовая тишина. Я испугался даже, не убежали ли мафиози искать меня, но, заглянув внутрь, увидел — они на месте, сидят вокруг стола и осторожно, словно неразорвавшуюся гранату, рассматривают какой-то предмет, передавая его друг другу. Что это у них? Я вгляделся и обомлел. По рукам деловых людей ходила моя тапочка. Да, да, дядюшка, та самая тапочка, которую я потерял, спасаясь от преследователей недавним вечером. Так, значит, не зря я волновался? Так, значит, нашел-таки ее Антоний Петрович? Так, значит, разгадал мои инициалы? О-хо-хо, вот откуда он знает все, вот зачем превращался в Рэма… Чтобы выследить меня… А я-то, глупец, распорхался перед Сонечкой, а я-то крылья распустил… Безумец, какой же я безумец!

Обойдя вокруг стола, тапочка снова вернулась к Сонечкиному папе, и он, осмотрев ее еще разок, положил перед собой. Мафиози зачарованно глядели на Антония Петровича, как на фокусника.

— А теперь, — обратился он к Любопытнову, — скажите мне, что прокричали вы тем вечером, когда упустили мы вора и когда, — он показал на бинт, — я так нелепо пострадал?

— Я? — переспросил Любопытнов. — Прокричал?

— Да, да, вы… Что вы проголосили, как оглашенный?

— Я? — Любопытнов смутился. — Неужто? Я никогда не кричу…

— Да не тяни ты! — толкнул его в бок Ашот Араратович. — У нас времени в обрез. Говори, чего орал? Ну!

— Во-первых, я не орал. — Любопытнов и в сей трудный миг оставался уравновешенным десантником. — Я никогда не ору. Я не баба. А во-вторых, если попробовать вспомнить, то… — Он потер лоб. — Я сказал… Мне показалось… Он улетел… Точно. Ведь так, Иван Андреевич? Я сказал: «Он улетел, Быгаев…» А?

— Я это помню, — закивал увесистой башкой Быгаев.

— И я это слышал… — сжав субтильные плечики, тихо молвил Бухтин.

— Я тоже что-то припоминаю… — пошевелил рыжими бровями Ашот Араратович.

— Вот там-то я и нашел данную тапочку… — многозначительно произнес Антоний Петрович, обведя испытующим взглядом сидящих за столом. И мафиози не возразили ему, всем своим видом показывая, что теперь они верят. Выждав несколько мгновений, Антоний Петрович продолжил: — Так что же? Поручим учителю передачу денег?

— А долетит? — робко поинтересовался элегантный Бухтин.

— Долетит, — уверенно кивнул головой Антоний Петрович, быть может, вспомнив в сей миг про коробку с пенициллином. — Он туда уже летал…

— А не упрет? — передернулось лицо у Любопытнова. — Ведь пятьдесят тыщ… Деньги немалые… А?

— Этот вопрос я тоже продумал, — мгновенно рассеял сомнения Антоний Петрович. — Во-первых, он не узнает, что в пакете, деньги или бумаги, а мы ему тыщонку по возвращении посулим, он и радешенек будет… А во-вторых, и это главное, у него здесь поинтересней приманка имеется…