Дмитрий Глуховский - Будущее

— Нет инъектора — значит, нет инъектора. Вся эта канитель всегда у звеньевого, — оправдывается громила. — Уколы, таблетки, вся хрень.

Правда. У нас в звене аптечку держит Эл. Но мне-то никто ее не выдавал. Это, наверное, потому, что у нас не вполне обычный рейд, так?

— Ты ведь готова сделать аборт, Аннели? — спрашивает у нее Цвибель.

Она не отвечает. Потом трудно, рывком поднимает подбородок — и так же трудно, саму себя пересиливая — опускает. Кивок.

— Ну вот и все. Там у вас, кажется, для ранних стадий какие-то инъекции?

— А ты, я смотрю, в курсе, а, Цвибель?

Это террорист, говорю себе я. Это не милейший Цвибель, это Хесус Рокамора, всегда в десятке самых разыскиваемых людей Европы, один из столпов Партии Жизни. Это он и его дружки собираются разнести к чертям «Октаэдр» вместе с зеркальными садами, с ребятами — как их там зовут — и вообще… Спровоцируй меня, скотина! Ударь меня! Попытайся сбежать! Не видишь — мне трудно будет душить тебя без повода!

Пнуть его в лицо? Где-то я читал, что на открытые раны, на свежую кровь реагируют не только акулы, но и домашние свиньи: звереют и нападают на хозяев, особенно если голодны. Я голоден.

— Я юрист, — вежливо отзывается эта гнида. — Конечно, я ориентируюсь в законодательстве.

А если это не они? Если сбой? Почему его нет в базе?!

Молчу. Зайчик сбился с маршрута и тычется в стенку. Девчонка всхлипывает, но не плачет. Бессмертные смотрят на меня. Секунды пролетают. Я молчу. Кто-то из ребят начинает шептаться, переминаться с ноги на ногу. Зайчик затихает и садится на землю: дошло, что забрел в тупик, но как из него выбираться, он понятия не имеет.

— Пора кончать их, — вдруг говорит одна из масок. — Время.

— Кто это сказал? Молчание.

— Кто это сказал?!

Задание секретное. Вряд ли Шрейер приглашал к себе по очереди всех десятерых членов звена и всех пытался очаровывать. Кроме меня, о том, чем тут все должно кончиться, знает только один человек. Тот, которого прикрепили ко мне тенью. Задача которого — подстраховывать меня.

— Я сам знаю, ясно?!

— Что это… Что это все значит? — Цвибель принимается зачем-то застегивать брюки. — «Кончать»? Вы понимаете, что вы говорите?!

— Не надо так волноваться. — Я похлопываю его по плечу. — Это просто шутка. Он вроде справляется со своими портками.

— Вставай! — Я хватаю его под мышки. — Прогуляемся.

— Куда вы его?! — кричит девчонка, пытаясь подняться с колен.

Одна из масок пинает ее ботинком в живот, и она давится своими вопросиками. Это лишнее, говорю я себе. Девчонку в живот — это лишнее.

— Я сам все сделаю! — кричу я маскам. — Не встревайте!

Вывожу его в тот темный коридор, откуда мы попали в квартиру. Хлопаю входной дверью, которая чудом держится еще на своих петлях после нашего вторжения.

— Вы не можете! Не имеете права!

— К стене! К стене лицом!

— Это зачем? Это не по Кодексу! — увещевает меня Цвибель, но послушно утыкается в стену.

Так. Вроде, если в глаза ему не глядеть, как-то попроще.

— Заткнись! Думаешь, я не знаю, кто ты такой?! Кодекс не для таких, как ты! Он молчит.

Что теперь? Задушить его? Завалить на пол, замком сцепить вокруг его шеи пальцы и давить, давить, пока не сломаю ему кадык, навалиться на него всей тяжестью тела, чтобы он не выкатился из-под меня, пока будет ерзать, задыхаясь, пока будет в конвульсии сучить ногами?

Смотрю на свои руки.

Размахиваюсь и бью его в ухо. Цвибель заваливается на пол, потом не без труда становится на четвереньки, наконец садится спиной к стене. Попыток сопротивляться он не делает никаких. Сука.

— И что ты про меня знаешь? — наконец говорит он каким-то другим голосом — чужим, усталым.

— Все, Рокамора. Мы нашли тебя.

Он смотрит на меня снизу вверх — изучающе, задумчиво.

— Я хочу сдаться полиции, — спокойно произносит он наконец. Молчу — секунду, пять, десять.

— Я требую, чтобы вы вызвали сюда полицию! Качаю головой:

— Прости.

— Я нахожусь в розыске. За мою поимку назначено вознаграждение. Любой, кто сможет меня задержать, обязан…

— Ты что, сам не понимаешь?.. — перебиваю его я.

Он умолкает на полуслове, всматривается в мое лицо, сереет.

— Так… Так это все всерьез? Они решили меня убрать, а? Ничего не отвечаю.

— Ну и как… Как ты собираешься это делать? Я и сам не знаю.

— Бред какой… — Он качает головой, почему-то улыбается. И я улыбаюсь тоже.

Новостной диктор за дверью вдруг повышает голос, начинает вещать четко, разборчиво:

— Надежду на перемены у них отняли много веков назад! Но теперь люди поняли, что не могут больше мириться с этим!! На борьбу они поднимаются со знаменем, которое в последний раз развевалось тут четыреста лет назад!!!

Громкость будто с каждым словом нарастает. Какого черта?! Оглохли они там, что ли? Что интересного в этом гребаном репортаже из гребаного третьего мира?

— МЫ ВЕРНЕМСЯ К ПОКАЗУ ДОКУМЕНТАЛЬНОГО ВИДЕО ИЗ РОССИИ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ! СРОЧНОЕ СООБЩЕНИЕ! — орет ведущий прямо мне в ухо; у тех, кто внутри квартиры, от такого должны барабанные перепонки полопаться. — В САДАХ ЭШЕРА ИЩУТ БОМБУ!

Мне кажется, что в промежутках между его словами до меня доносится еще что-то… Почти неслышный шум какой-то возни… Мяуканье…

— УГРОЗА УНИЧТОЖИТЬ ЗНАМЕНИТЫЕ САДЫ ВМЕСТЕ СО ВСЕМИ ПОСЕТИТЕЛЯМИ ПОСТУПИЛА ЧАС НАЗАД! — Визг. — К ПОСЛАНИЮ БЫЛ ПРИКРЕПЛЕН ТАК НАЗЫВАЕМЫЙ МАНИФЕСТ ЖИЗНИ, ЧТО ПОЗВОЛЯЕТ ВОЗЛОЖИТЬ ВИНУ НА…

Визг. Я ясно слышал визг.

— На козлов отпущения, — усмехается Рокамора.

— НА ТЕРРОРИСТИЧЕСКУЮ ГРУППИРОВКУ «ПАРТИЯ ЖИЗНИ»! — заглушает его диктор.

— Заткнись!

— СЕЙЧАС В САДАХ НАХОДЯТСЯ НЕСКОЛЬКО ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК! НАЧАТА ЭВАКУАЦИЯ, НО МНОГИЕ ДО СИХ ПОР — В СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ!

— Пожалуйста! — Тонкий девчоночий голосок; и еще обрывок всхлипа. — Пожа…

— Ты слышал?! — вскидывается Рокамора.

— ПО ТОЛЬКО ЧТО ПОЛУЧЕННОЙ ИНФОРМАЦИИ, ТЕРРОРИСТЫ ТРЕБУЮТ ОТМЕНЫ «ЗАКОНА О ВЫБОРЕ»!

Стон. Сдавленный, похожий на мычание. И гогот.

— Что там?! Что происходит?! — Рокамора пытается подняться и тут же ловит подбородком апперкот. — Головорезы! Что вы…

— Сидеть, мразь! Сидеть!!!

Бросаю его, распластанного в нокауте, рву на себя ручку двери, толкаю створку…

Круг черных фигур. В круге — девчонка. Голая, белая.

Поставили ее раком. Руки — заведены за спину, связаны. Она опрокинута вперед, головой вниз, упирается щекой в пол. Пижама сорвана, брошена, на ней ярко-красные пятна. Зубы впились в солдатский ремень, который пропущен, как удила, через ее распахнутый рот. Теперь она может только мычать. И она мычит — отчаянно; только ничего не разобрать.