Мария Перцева - Сказочка

Наконец луна вышла из-за туч и осветила побережье. Анфиса с любопытством огляделась и застонала от злости: все это время она висела сантиметрах в двадцати от земли.

«Вот уж я бы расшиблась так расшиблась! Живого бы места не осталось!»

Разжав пальцы, она спрыгнула на песок. Совсем рядом оказался хорошо ей знакомый песчаный грот, в котором днем часто устраивались пикники. Отсюда открывался прекрасный вид на море, поэтому для многих грот был излюбленным местом отдыха на всем побережье.

Посреди грота располагалось кострище в форме звезды, обложенное камнями, а вокруг — бревна для сидения. На большее благоустройство никто не покушался, потому что истинная романтика не терпела столов и скамеек.

Не обошлось тут и без мистики. Какой-то остряк пустил байку, что, мол, поселилось в гроте привидение. Поэтому с недавнего времени отдыхающих здесь поубавилось. А уж на ночь так и вовсе никто не оставался. Шутка сделала свое дело.

Вот и сейчас грот был пуст. Анфиса отряхнулась и двинулась к выходу. Но вдруг опять обо что-то споткнулась.

— Осторожно! — услышала она шипение из угла.

— А чего ты прячешься! — разозлилась Анфиса. — Ты уж вылезай и ложись прямо на дорогу! Авось еще кто-нибудь споткнется. Вытягивай, вытягивай свои ноги подальше! Уж веселиться, так от души!

— Живая, — опять зашипели из угла. — Что вы все здесь ночью ползаете и ползаете…

— Я ползаю где хочу и когда хочу, — процедила сквозь зубы королева. — Но мне интересно, зачем сюда приползла ты?

И, рванувшись в темноту, она ухватила наглого собеседника и вытащила на свет.

Руки ожег мертвенный холод. По выступившему из темноты лицу Анфиса с удивлением поняла, что держит за плечи не старуху, а молодую девушку.

Ведьме было от силы лет семнадцать, и лицо ее еще хранило отпечаток детской наивности. На Анфису смотрели громадные блестящие глаза, в которых отражались море и луна. Вот она — их молодость. И их мертвая красота. Лунный свет еще больше оттенял синеву узкого, неестественно длинного лица. Тонкий крючковатый нос с гневно изогнутыми ноздрями нависал над искривленными губами, придавая лицу выражение злобы и коварства. Но брови, очерчивающие громадные глазницы, были по-детски приподняты, наглядно подтверждая полную несовместимость верхней части лица с нижней.

Зрелость искажала лица ведьм, начиная снизу. Сначала раздваивала подбородок, затем загибала нос над вытянутыми в нитку синими губами и наконец принималась за глаза, вдавливая их глубоко в череп и надвигая косматые хмурые брови. Волосы у ведьм седые от рождения. И даже та девочка на кладбище была седая, как восьмидесятилетняя старуха.

Итак, вытащив девушку на лунный свет, Анфиса с удивлением уставилась на нее.

— Ведьма, — выдохнула она. — Сколько ж вас здесь развелось? Прямо целый инкубатор.

Девушка брезгливо стряхнула с себя ее руки и хозяйским тоном спросила:

— Что ты здесь делаешь?

— Ежиков пасу! — огрызнулась Анфиса. — Кошмар! Наглые все стали как танки. Это я тебя должна спросить, что ты здесь делаешь. Чего тебе на кладбище не сидится?

— Не твое дело! — вдруг со слезами в голосе крикнула ведьма.

— Тю! Психованная… — удивленно буркнула Анфиса, наблюдая, как девушка бредет к краю обрыва и садится там на бревно. Что-то странное было в том, как она смотрела на море. Стихией так не любуются: слишком уж тоскливо и напряженно всматривались ее громадные глаза в горизонт. Она явно ждала чего-то. Или кого-то…

Ну конечно!

Анфиса облегченно усмехнулась.

Кого можно ждать в этом возрасте, в этом месте и с такой надеждой?

Только принца.

Единственного в мире, прекрасного и замечательного принца, смело бороздящего моря и океаны на своем старом корыте и вот уже многие месяцы безуспешно ищущего свою единственную и неповторимую возлюбленную, которой, конечно же, являешься именно ты. В менее романтичном варианте — «Плыл мимо, вижу — сидит. Понял: она!» Или же: «Если долго сидеть, уж кто-нибудь да клюнет!» Ведь манит зачастую не столько результат, сколько сам процесс. Ожидание… Долгое и томное, дарящее страдание и надежду.

Очень заманчиво.

И вот уже новая партия мазохисток просиживает штаны на берегу и пялится в океанскую даль: «Уж не мой ли это милый дымит на горизонте?» Более предприимчивые запасаются биноклями, но это всё амбиции юности. На деле же то, чему впоследствии многие из них подарят свое переполненное женской любовью сердце, более уместно разглядывать в микроскоп. Или другой вариант: наиболее упорные досиживаются до старости.

И не важно, питаешься ты трупами или же ешь на обед манную кашу с цукатами. Все едино: в назначенный час ты бредешь на берег, садишься и ждешь. Ждешь счастья, радости, любви.

Опять любовь. Какое глупое упорство. Неужели для настоящего счастья человеку обязательно нужен еще кто-то? Неужели ему мало самого себя? Что за глупый групповизм, где, для того чтобы как следует порадоваться жизни, надо обязательно найти себе пару?

Одному трудно? Хорошо. Но тогда любовь не для сильных.

Одному скучно? Значит, любовь не для умных.

Вот и выходит, что любовь — привилегия моральных калек. Другое дело — секс…

Тут Анфиса вспомнила Филю и не стала развивать тему дальше. Секс он и есть секс.

Итак, ведьма ждала принца. Анфиса попробовала проанализировать, почему ее так раздосадовал этот факт. Нет, конкретно против самой ведьмы она ничего не имела. Раздражало не это наивное ожидание. Обидно было, до чего же однообразен оказался этот мир! Везде одно и то же тупое поклонение любви. У Анфисы в голове не укладывалось, как может столько безумных, великих страстей кипеть вокруг столь бессмысленного, неосязаемого ориентира. Забавляло только одно: сколь диаметрально противоположные формы принимала эта всепроникающая любовь — кто-то ждал Алые паруса, а кто-то — «Летучего голландца».

— Ты что, действительно веришь, что он приплывет? — саркастически спросила Анфиса ведьму.

Девушка медленно подняла на нее печальные глаза и тихо прошептала:

— Нет…

«А чё сидеть тогда?» — хотела заметить Анфиса, но вдруг, поняв всю противоречивость ведьминого ответа, удивленно спросила:

— Почему?

— Он не может. Бабки говорят, он никогда не приходит просто так. Ему нужна Дань.

— Ишь ты какой корыстный! — возмутилась Анфиса. — Хотя постой. Теперь это уже больше смахивает на правду. Если уж даже по рассказкам он наделен столь негероической жадностью, вполне возможно, что твой жених существует на самом деле.