Дорис Лессинг - Повесть о генерале Данне, дочери Маары, Гриоте и снежном псе

— О, Маара, — прошептал он и затем выкрикнул ее имя в грохочущую воду.

В бурной воде Данну привиделось ее лицо. Над водопадом раскинулась яркая радуга, и ее осколки разлетались в стороны на клочьях пены. Все вокруг было полно светом и шумом — и Маарой.

На Данна навалилась такая тоска, что под ее тяжестью он чуть было не скатился с выступа вниз. Чуть было не захотел упасть.

Если он уйдет, то оставит и Кайру, так? Однако он почти не вспоминал о ней и о ее ребенке. О своем ребенке. А ведь она сперва даже не захотела сказать ему, что беременна. «Даже если бы я стал хорошим отцом и все время был поблизости, к ребенку меня все равно не подпустили бы. — Так он оправдывал себя. — И кроме того, я знаю, что Маара проследит, чтобы о моем ребенке заботились, и на ферме ведь остались и Шабис, и Лета, и Донна, а теперь, должно быть, туда пришли новые люди». Данну было неприятно даже в мыслях называть ребенка своим, хотя факт оставался фактом. Между ним и еще не родившимся ребенком словно барьер стояла Кайра.

Данн стоял на самом кончике каменного выступа и вызывал на спор ветер: эй, сбросишь ты меня или нет? Его туника наполнилась ветром, штанины бились о ноги: одежда призывала его упасть, полететь, и он чувствовал, как ветер тянет и поднимает его тело. Данн стоял там, прямой и неподвижный, и не падал. В конце концов он ушел со скалы и вернулся в Центр. Там он навестил старуху, она накинулась на юношу с руганью, к которой подключилась и служанка. В дурно пахнущей каморке две старые полоумные женщины вовсю проклинали Данна.

Он отобрал необходимые вещи, уложил их в свой старый мешок, разыскал Гриота и объяснил, что его некоторое время не будет.

Острый взгляд зеленоватых глаз впился в его лицо — в его мысли.

И то, что Данн во многом зависел от Гриота, только усиливало его ощущение загнанности в угол.

— Ты не собираешься возвращаться на ферму, Гриот?

— Нет.

Данн молча ждал продолжения.

— Это из-за Кайры. Она хотела, чтобы я стал ее слугой.

— Ясно, — сказал Данн.

— Я сыт этим по горло.

— Ясно, — вновь сказал Данн, который был в свое время рабом — и даже хуже.

— Она — жестокая женщина, — проговорил Гриот, понизив голос, словно боялся, что их могут подслушать.

— Ясно, — в третий раз кивнул Данн.

— Так ты уходишь?

Данн уже сделал несколько шагов к двери, но почувствовал непреодолимое желание обернуться и, обернувшись, увидел лицо Гриота — лицо человека, которого предали. Но разве он давал Гриоту какие-либо обещания? Нет, не давал.

— Гриот, я вернусь.

— Когда?

— Не знаю.

Данн заставил себя отвернуться и уйти от Гриота, который так в нем нуждался.

Данн направил свои шаги вдоль берега Срединного моря, двигаясь на восток. Раньше он мечтал обойти Нижнее море вокруг, но это было до того, как он увидел его вблизи — такое бурное, с завалами камней на обрывистых берегах. А здесь, наверху, вдоль обрыва шла дорога — между болотами и головокружительным спуском к воде. Он покинул Центр с его затхлыми запахами, но запах болот был ничуть не лучше: гниющая растительность и стоячая вода.

Данн шагал, думая о Мааре и о прошлом. Его мысли были полны Маарой и тоской, хотя новость о ее смерти — любимая сестра умерла во время родов — не застала его. Когда с фермы в Центр прибежал гонец, Данн уже ушел. Гриот раздумывал, не отправить ли гонца ему вслед, однако сказал лишь, что Данна нет. Гриот был рад тому, что ему не пришлось сообщать Данну страшную весть. Все то время, что он провел на ферме, Гриот наблюдал, он впитывал каждую мелочь. Он знал, как близки были Данн и Маара: достаточно было лишь раз увидеть их вместе. Он знал также, что брат и сестра пересекли весь Ифрик и вынесли великие испытания; по собственному опыту он знал, что ничто не объединяет людей так, как общая опасность. Он видел, как страдал Данн оттого, что Маара принадлежит не ему, а своему мужу Шабису. И теперь стать человеком, который сообщит Данну о смерти его любимой сестры? Нет, Гриоту этого совсем не хотелось.

Данн хотел покинуть Центр — покинуть прошлое, потому что его мучила тоска. По крайней мере, так он понимал свои чувства и считал их вполне объяснимыми. Конечно, он несчастен, но это пройдет. Он вовсе не собирается впадать в отчаяние. Нет, когда он окажется на дороге, когда начнет по-настоящему двигаться, ему станет лучше. Пока он не нашел свой ритм, а это именно то, что ему сейчас больше всего нужно: легкость шага, когда ноги и тело сами несут тебя и привычное время, правящее обычными действиями, когда ты сидишь, лежишь, что-то делаешь, отступает, и ты больше не устаешь. Наверное, это что-то вроде наркотика, думал Данн, идти вот так, идти, как ходили они когда-то с Маарой, когда им удавалось найти тот самый ритм.

Но на этот раз Маары с ним не было.

Данн все думал и думал о ней. А когда было иначе? Она всегда с ним, мысль о ней — словно напоминание бьющегося сердца: я здесь, я здесь, я здесь. Однако Маары здесь нет. И Данн позволил ногам подвести его к самому краю обрыва, уходящего в Нижнее море. И тут же услышал голос Маары: «Данн, Данн, что ты видел?» Это была их детская игра, принесшая столько пользы. Так что же он видел? Данн смотрел на бегущие облака. Вода — опять вода. Его раннее детство прошло посреди сухой пыли и жажды, а теперь вокруг него сплошная вода. Резкий обрыв у него под ногами заканчивается в воде, впереди, насколько глаз хватает — голубое сияние далеких волн, а позади — заросшие тростником топи, среди которых плачут болотные птицы, и тянутся эти топи без конца и без края… хотя нет. Они заканчиваются. А по другую сторону северных облаков, Данн знал, лежат массы льда и снега. Куда более точным вопросом в данном случае будет: «Данн, Данн, что ты знаешь?» Он знает, что неизмеримая пустота пролива, что виден внизу, раньше была морем, которое доходило до того места, где он сейчас стоит. И по морю этому ходили корабли, по его берегам стояли города. Он знает, что, когда море высохло, на его дне выросли новые города, теперь же они затоплены, и только на островах города еще сохранились, правда, в них никто не живет. Они опустели, потому что всем известно, как быстро поднимается вода, всем известно, что она может поглотить любой остров в мгновение ока. Всем известно? Нет, он встречал в Центре людей, которые ничего об этом не слышали. А вот ему это известно. Известно благодаря тому знанию, которое сберегли махонди, передавая его осколки от поколения к поколению. «Известно, что… — так говорят люди, когда сообщают другим людям, пришедшим из иных частей Ифрика, новую для них информацию. — Известно, что…»

Известно, что давным-давно, когда ледник пошел в наступление на Йеррап, сначала ползком, медленно, а затем громоздясь горами, массы льда и снега протащили за собой все те прекрасные города, которые стояли на побережье напротив того места, где шагал сейчас Данн, и в конце концов столкнули в огромный пролив, к тому времени уже наполовину заполненный обломками и мусором. Тогда люди прошлого (кто они были? какими они были?) сообразили, что можно использовать руины старых городов для строительства новых, и в результате новые города выросли на землях, что лежали за спиной Данна. Но вновь все изменилось, ледник начал таять, и новые города стали тонуть. Вот тогда-то Тундра и превратилась в воду. Холод, ужасный холод разрушил весь Йеррап, но как так вышло, что это море, Срединное море, когда-то было полным, а теперь стоит пустое? Известно, что в какой-то момент наступила засуха, столь же губительная, как и ледник; она выпила всю воду из Срединного моря и оставила на его месте сухой провал, где выросли затем города. Но что-то в этой последовательности событий не сходится. Отдельные фрагменты в общую картину не вписываются. Его мозг был картой, сложенной из фрагментов знания, которые не состыковываются друг с другом. Однако это то, что я знаю, думал Данн, глядя на бегущие по небу темные облака и слушая крики морских птиц, летящих вниз, к Нижнему морю. За его спиной болота, за ними (поскольку они заканчивались где-то) — кустарники, песок, потом пустыня. Ифрик, иссушаемый в пыль. Они с Маарой пересекли все эти земли, прошли пустыни и болота, и каждый при этом двигался к своей противоположности — посредством медленных перемен, таких постепенных, что их невозможно было заметить, о них нужно было знать.