Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011 № 01

Дж. Дж. слегка розовеет. Без упоминаний о кольте сумма могла бы показаться ему не такой уж огромной. Но когда неподалеку от пряника маячит кнут, пряник всегда выглядит убедительнее.

— Значит, вы сами… э-э… хотите заняться выпуском продукции? — осторожно интересуется он. — Тогда вам следует знать…

Обожаю честных людей! Рядом с ними самому хочется быть честным.

— Нет-нет, — прерываю я Дж. Дж. — О ваших достижениях и о ваших трудностях мы осведомлены. Мы знаем, что у ваших изделий уже плавный ход, но они еще кое-где протекают. Все это нас не волнует. Мы хотим свернуть исследования и закрыть производство.

Брови Дж. Дж. взлетают ко лбу. Такого он не ожидал.

— Мы, мистер Лауд, не занимаемся бизнесом, — объясняю я. — Мы не коммерсанты, а филантропы. Мы не вкладываем деньги, а тратим, и все — ради спасения человечества. С незапамятных времен наша организация отслеживает открытия и изобретения, которые могут изменить жизнь всех людей в худшую сторону. Вы не задумывались над тем, почему, например, у Джона Толивера Томпсона ничего не получилось с его самозарядной винтовкой? И почему мистер Нобель не сумел усовершенствовать нитроглицерин? Мы действуем тихо, но эффективно. Мы — предохранительный клапан на паровом котле, чтобы котел не разорвало на куски. Вот почему мы не хотим, чтобы ваша продукция попала на рынок. Мы убеждены, что она принесет вред, и будем стараться любыми способами этому помешать…

— Но почему?! — Дж. Дж. так сильно всплескивает руками, что чуть не сбивает со стола мой черный саквояж. — Это ведь не оружие! Это всего лишь письменная принадлежность! Ну чем, объясните мне, простая шариковая ручка может навредить людям?

— Ах, мистер Лауд, — вздыхаю я, — хороший шахматист должен заглядывать хотя бы на один ход вперед. Вы даже не представляете всех пагубных последствий вашего открытия. Посудите сами: тысячи и тысячи лет человечество двигалось от первобытных каракулей и замысловатых пиктограмм к ясному и прозрачному письму. Школьники тратили сотни тысяч часов, чтобы выработать хороший почерк. Каллиграфия дисциплинировала мысль… А что теперь? Шариковая ручка, попав к людям, неизбежно испортит почерк миллионов, возвратит нас назад — к каракулям и палеолиту. Мы провели исследования и выяснили, что почерк будет ухудшаться необратимо. А поскольку между рукой и мозгом есть не только прямая, но и обратная связь… Ну, вы понимаете. Эволюция далась человечеству слишком дорогой ценой, чтобы можно было рисковать… Повторяю еще раз: выбор за вами, мистер Лауд. Если вы не отступитесь и не возьмете деньги, у нас, к сожалению, не будет другого выхода, кроме как… — Я похлопываю по черному кожаному боку саквояжа.

Десять минут спустя Дж. Дж. суетливо исчезает, забрав пачки наличных и оставив мне договор, подписанный по всем правилам. Надеюсь, я пронял его не только суммой, но и своим красноречием. Если так, я горжусь собой: это выступление я репетировал вчера раз двадцать, и сохранить серьезное лицо и убедительные интонации было не легче, чем носить всю эту похоронную хламиду из лавки старьевщика. «Мы — предохранительный клапан на паровом котле…» Как сказано, а? Поэзия. И этих двух лузеров, Томпсона с Нобелем, я тоже очень удачно приплел. Меня предупреждали, что Джон Джаспер Лауд — человек наивный и впечатлительный. Черные одежды плюс болтовня должны были сработать, и они сработали.

Заказав себе кофе, я раскрываю саквояж и бережно упрятываю туда экземпляр договора. Никакого кольта, разумеется, в саквояже не было и быть не может. Кто я, по-вашему, киллер? Я менеджер.

Бизнес неумолим. Из двух выживает один — не умнейший, так хитрейший. Кто-то верно заметил, что если бы таблица умножения затрагивала чьи-то коммерческие интересы, она бы оспаривалась. Воистину так! Землю вращают не стихии, но деловые люди, которые четко знают от и до, что им полезно, а что вредно. Я и сам, если дело того потребует, готов переодеться хоть ангелом, хоть сатаной, и добыть доказательства, что дважды два — пять.

С каждым глотком кофе во мне просыпается нечто вроде жалости к тем, кто до сих пор страдает от романтизма, доходящего до идиотизма. Есть же такие доверчивые олухи, которых даже обманывать неловко. Кое-кто еще готов купиться на сказочку про общество филантропов, радеющих за человечество! Бедняге и в голову не приходит, что у нашей с ним встречи есть куда более простое и очевидное объяснение. Конечно же, рано или поздно даже он поймет, кому его шариковые ручки — поперек дороги. Но поздно, дело уже сделано, назад пути нет. Теперь-то мой босс, мистер Эберхард фон Фабер, может спать спокойно: отныне его карандашным фабрикам на годы вперед конкуренция не угрожает!..

Осторожно, чтобы не перепачкать руки свежей типографской краской, я перелистываю газету, которую забыл на столе Лауд.

В мире скучно. Мелкие политические скандалы, мелкие локальные войны. Ни прорывов, ни потрясений, ни взлетов. Я не такой уж знаток истории, но, по-моему, за последние сто лет человечество изрядно поглупело — и притом безо всяких шариковых ручек.

Да вот вам, пожалуйста! В долине Китти-Хоук, Северная Каролина, под улюлюканье публики грохнулся планер конструкции братьев Райт, похоронив под собой мечту о летательных аппаратах тяжелее воздуха. И так во всем, с горечью думаю я. Провал за провалом. Пресловутый «беспроволочный телеграф» синьора Маркони оказался мелким жульничеством, опыты Тьюринга — выходкой сумасшедшего, «фонограф Эдисона» — рекламным трюком, и даже мсье Луи Дагер, которого еще на прошлой неделе газетчики называли выдающимся автором «химической живописи», на днях покаялся в том, что, мол, слухи об его открытии преувеличены… Ну и народец! Стыд, позор.

Расплатившись за кофе, я выхожу на улицу. Только что прошел дождь, и булыжная мостовая — мокрая и скользкая. Хотя путь до дома неблизок, я выбираю велорикшу. Пусть медленнее, зато с комфортом. Терпеть не могу такси: пока доедешь, сто раз успеешь пропахнуть дымом и копотью. На календаре уже две тысячи одиннадцатый год от Рождества Христова, а наши паровики — все такие же неудобные, неуклюжие и вонючие, как и пятьдесят лет назад. Хорошо еще, что запасов каменного угля хватит на несколько поколений. А то ведь пришлось бы использовать дрова.

Пока велорикша лавирует среди клубов пара, я размышляю о везении и невезении. Позавчера огласили завещание покойного деда. Моему двоюродному брату, этому напомаженному подхалиму, достался участок с прекрасной угольной шахтой, а мне — никчемный клочок земли в Оклахоме, весь загаженный нефтью. Вот если бы из нее можно было гнать топливо, уж я бы точно не вкалывал на старика фон Фабера. Но нефть, как известно, бесполезна и даже вредна: врачи точно доказали, что продукты ее сгорания для здоровья чрезвычайно опасны — вызывают лихорадку, чесотку и геморрой.