Глеб Васильев - Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

– И вы нас не зашкварите, многоуважаемый андроид наследницы Софьи? – спросил главный повар.

– Да не, походу. Живите пока, – Сучок широко зевнул. – Только это, я тут мальца заблудился во Дворце этом вашем отстойном. Навигатор короче барахлит.

– Конечно-конечно, я лично провожу вас к нашей всеми любимой наследнице Софье. Для меня это великая честь. Можно сказать, что сегодня счастливейший день в моей жизни. Разве мог я вообразить, что на мою скромную кухню низойдет такое счастье – визит самого высокотехнологичного представителя обладателей искусственного интеллекта, – подобострастно кланяясь, говорил главный повар.

– Э, слышь, диалект искусственный, захлопнись. В тишине прогуляемся.

Глава XII

Инструктор танцев Раздвиног

Что случилось с так и неразоблаченным киборгом дальше, пока неизвестно. Кроме того, мы воздержимся пока что и от прочих объяснений, а именно: в каких отношениях состояли массажист Эдуард, наркоторговец Сеткин и йоркширский терьер Тотошка; каким образом Сучок догадался заглянуть в процедурную комнату №2 и за каким занятием он застал Сеткина; что это был за чудовищный Александр Иванович, и что было в его бумажнике, которому Сучок так ловко приделал ноги…

Все разъяснится в свое время. То есть, существует вероятность, что разъяснится. Уверяю вас, что никаких чудес не происходило, а все совершалось, как говорят ученые, по железным законам логики. Хотя, может быть, и не все. В конце концов, авторский произвол никто не отменял. Книгу написать – это вам не поле переплюнуть. И если не нравится эта книга, будьте любезны, напишите свою собственную и целуйтесь с ней до пенсии. А я, с вашего позволения, хоть и нуждаюсь в этом позволении не более чем в геморрое, продолжу увлекательнейшее повествование.

Итак, сейчас утро. Как раз к этому утру удивительно похорошела природа. Даже у одной старой девы, имевшей выразительную наружность козы, перестало болеть вымя, нывшее у нее с детства, бородка стала выглядеть мягкой и шелковистой, рога не чесались, да и грибковый зуд копыт умерился. Такой целебный был воздух в это утро, словно кто-то добрый щедро подпустил в него веселящего газа. Деревья не шумели, а пели чернокожими голосами зажигательный госпел, вскидывая в благоговении ладони листьев к небу.

В такое утро танцевать хочется не только деревьям, но и вообще всякому. Поэтому не удивительно, что студия инструктора танцев Раздвинога была переполнена.

На трезвую голову, конечно, не потанцуешь. Но мало кто в городе мог пожаловаться на излишнюю трезвость. Дерзкий ром, душевная водка, задорные косячки, волшебные грибочки, праздничные дорожки и радужные пилюльки внушали оптимизм. Даже те граждане, которые в бесконечном алкогольном и наркотическом угаре довели себя до предсмертного состояния, были преисполнены веселой злобой и беспричинной залихватской агрессией. Все знали, что артист Канатов готовит представление, обещающее быть чудовищным и абсолютно невыносимым. Ни для кого уже не было секретом, что наркоторговец Сеткин едва ли сдержит слово и обеспечит всех бесплатным кайфом. Все слышали вой обиженных мятежников, оставшихся без обещанных лимузинов. И на все это людям было плевать. Просто воздух и химический коктейль в их крови требовал движняка. Яростно кричать, бить, крушить или, хотя бы, танцевать.

– Я подумывала сама стать мятежницей, – говорила фонарному столбу хорошенькая, но укуренная в хлам барышня. – Но какой в этом смысл, брат? Лимузинов нет. Их не существует.

– Все ложь, кроме саморазвития, сестренка, – отвечал тощий зеленый юноша с сальными волосами, заплетенными в жидкую косичку. Он решил, что барышня обращается к нему. – Как на счет того, чтобы познать глубины внутреннего космоса через путешествие на моей ракете тантрического секса?

– Предупреждаю. Я откушу тебе голову, говорящий богомол. И яйца, – барышня бросилась на столб, но промахнулась, и повисла на юноше. – Только сначала танцы.

– Танец – это первозданный язык тела, – зеленый юноша с языком поцеловал барышню, и пара устремилась к студии Раздвинога.

На дверях студии висела табличка с надписью:

«Инструктор танцев на шесте Раздвиног. Учу не только танцам, но вообще красоте, стилю и жизненной философии. Я раздвину не только твои ноги, но и сознание.

Оплата за десять сеансов вперед».

В центре круглого зала с меховыми обоями и зеркальным потолком, на высокой золотой сцене, украшенной стразами, Раздвиног преподавал свое искусство.

Обычно, сам инструктор извивался вокруг шеста. Он наматывался на него, как проворная анаконда, напрыгивал, как саранча, резал ногами, как ножницами, терся о шест, как сексуально обеспокоенная кошка, лизал блестящий металл, как сладчайший леденец. При этом Раздвиног ежесекундно закатывал глазки, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркалах потолка, убедиться в собственной безупречности и испытать прилив сексуального возбуждения.

Однако этим утром Раздвиног был далек от совершенства. Источая ароматы немытого тела и разложения, в тех же лохмотьях, в каких его видели доктор Гаспарян и Сучок, инструктор стоял на сцене на четвереньках. Разрушенными зубами он грыз шест. Рядом с Раздвиногом сочился гидравлической жидкостью мешок с мощами истинного андроида наследницы Софьи.

Зал вокруг сцены был утыкан шестами, возле которых шевелились ученики и ученицы. Одни качали головами и повиливали бедрами, другие ходили по кругу, держась за шест руками, третьи пытались раздеться под музыку, а четвертые были очень активны – они тряслись и дергались, словно в припадке. Многие дремали, а несколько особо усердных и внимательных учеников встали на четвереньки и клацали зубами, более-менее похоже повторяя движения инструктора.

Ах, если бы Сучок посмотрел на эти танцы, вот бы он смеялся, показывая пальцем и повторяя: «Типа прикольно! Ваще дебилы»! Даже тогда, когда он смеялся, исторгая жуткие звуки и конвульсивно содрогаясь, подросток выглядел эталоном изящества в сравнении с этими танцорами.

Психоделическое безвременье, царившее в школе танцев на шесте и существенно усугубленное плачевным видом Раздвинога, оборвал фирменный голос капитана Конского.

– Господа, дамы, почтенный мастер Раздвиног, прошу минутку вашего бесценного времени, – сказал Конский. Первое же слово этой фразы взорвало динамики и заставило умолкнуть музыку. Из учеников устояли только те, которые держались за шесты, и находящиеся на четвереньках.