Павел Виноградов - Жестокий маскарад (сборник)

— Посредник.

Всё понятно: несмотря на договор, жадность брала своё. Городские боссы хотели иметь с борделей и казино спальников, а паханы — от промышленности и нефтяных скважин, контролируемых правительством. Контакты поддерживали такие вот акакии. Скажем, в Городе открывался псевдоподпольный наркосалон, снабжаемый дурью из-за Черты, а пара паханов получала по толстому пакету акций какого-нибудь глинозёмного комбината. Самый простой вариант, конечно. А посредник имел процент с обеих сторон. При этом, конечно, его задница должна быть очень надёжно прикрыта на всех уровнях. Фигура, короче.

— А Дубровский тут причём? — теперь была моя очередь стрелять вопросами. Впрочем, колени её я внимания не лишал.

— Архангел проделал с кем-то из его родственников то же, что с папкой, — проговорила она. — Теперь Дубровский ищет его, чтобы отомстить. Акакий и придумал подставить ему тебя, чтобы стравить Дубровского и твоего хозяина, а самому слиться. Я так поняла из его разговоров. Налей-ка мне ещё водки.

Я налил и подошёл к ней, нависнув, как алчный гриф над падалью.

— Так зачем ты мне всё это говоришь? — спросил я охрипшим голосом.

Он лихо дёрнула, запрокинув голову, и, глядя мне прямо в глаза своими бездонными стволами, уронила стопку на пол. Та, жалобно звякнув, разбилась.

— Потому что… я его ненавижу, — она сняла одну ногу с другой, теперь колени были чуть расставлены. — И ещё…

Такого взгляда я выдержать не мог. Я рухнул, как давешняя стопка, обеими руками раздвинул колени и зарылся лицом вглубь.

Я оказался прав: трусиков на ней не было. Было жарко и мокро. Я послал к чертям весь остальной мир. Гром за окном прогремел так, словно черти с энтузиазмом приняли мой подарок. Одновременно с неба хлынул сплошной ревущий поток воды и града. Зазвенело сотрясаемое порывами урагана оконное стекло.

Она доверчиво положила ноги мне на плечи.

На следующий день я пришёл в контору поздно. Только успел выставить двух дедушек и вполне себе ещё бодрую бабушку, запел телефон.

— Ты где? — спросил Глебыч.

— В конторе.

— Сейчас приеду.

Я ждал, попивая пиво. Похмелье мучило умеренно, но солнце с утра опять палило, а я уже успел намотаться по всему Городу и кое-где за Чертой.

Вчера она ушла, так же молниеносно и таинственно, как и пришла — мгновенно приведя себя в порядок и не удостоив меня ни слова. В компании со своей мужской эйфорией я допил в кабинете водку, остаток же вечера провёл в баре, где слушал плюм-плюм-плюм-плюм устаканившегося и зарядившего на всю ночь ливня. Потом поехал домой. Как пионер, право слово. Из дома сделал несколько звонков, будучи ещё во вполне вменяемом состоянии, и только перед сном позволил себе расслабиться.

Глебыч распахнул дверь без стука и по-хозяйски плюхнулся в кресло у стены. Морда саркастически-наглая. Журналист, бандит, политик, конезаводчик, масон, сатанист… Кто он там ещё? Мне он, скорее, нравился, несмотря на свою полную беспринципность. Но ведь и я такой же. Почти.

— Вот что, Кистень, — заговорил он сурово. — Осиное гнездо, которое вы разворошили, меня достало.

— Мы разворошили?

— Вы. С покойным Архангелом.

Морда моя, как и было положено, вытянулась.

— Что?!

— Ага. Сегодня утром. Взорвали вместе с машиной. В Городе. На стене дома надпись…

Я матюгался долго и со вкусом. Глебыч слушал хмуро, но не прерывал.

— Теперь это моё дело, — бросил он, когда я иссяк. — Я кое-что Акакию должен, а потому ты мне поймай этого козла, слышишь!

Последнюю фразу он произнёс с такой лютой ненавистью, что я вздрогнул. Интересный поворот темы…

— Выпьешь? — спросил я.

Он неодобрительно скривился, но кивнул. Мы дёрнули.

— Все обязательства Архангела я подтверждаю, — продолжил он, отказавшись от сухарика. — Трать, сколько хочешь. Вперёд, Кистень!

Он поднялся с кресла.

— И ещё, — обернулся он от двери. — Перестань так бухать.

Дверь захлопнулась.

Я едва успел застать её в библиотеке — рабочий день кончился, и она уже выходила. На меня поглядела, как на незнакомого. Меня это почему-то не очень потрясло.

— Ты знаешь, что Акакий убит? — спросил я сразу.

— Знаешь что… — она помедлила. — Шёл бы ты… лесом.

В её голосе не было злости. Скорее, он был бесконечно усталым, как у измордованной жизнью старухи.

Всё было очевидно. Я отёр лицо от пота — снова парило, как в аду.

— И на кого ты работаешь, детка?

Она передёрнула плечами и пошла прочь.

— Маруся!

Она чуть замедлила шаг, но тут же опять припустила.

— Ты думаешь, тебя пощадят?

Будто в спину ей пальнул — дёрнулась и остановилась. Я быстро подошёл. Заворчал гром — небо уже переварило очередную порцию нашей протухшей тоски и теперь его опять пучило. Я взял девушку обеими руками за лицо.

— Ты ещё не поняла, что я единственный, кто может тебе помочь?

— Почему? — теперь я видел, что в чёрных глазах закипают слёзы. Полные губы дрожали. Она боялась. Мне было её жалко. Я отпустил её. Я хотел ответить ей правдиво, но не успел. Ливень хлынул, словно в облаках пара дюжих нетрезвых грузчиков с натугой опрокинула огромную бочку. В этом грохоте короткий треск автоматной очереди из припаркованного неподалёку «москвича» с тонированными стёклами был почти неслышен. Девушка неестественно переломилась в пояснице и рухнула. Кровь тут же смыло потоками воды. Маруся лежала, как брошенная сломанная кукла, и глаза у неё были такими же большими и удивлёнными.

А я уже палил в пытавшуюся отъехать машину. Автоматчика, кажется, завалил сразу. Пара пуль попала по шинам, «москвич» вильнул и врезался в сиротливо стоящий тополь, который почему-то ещё не срубили «заготовители». Магазин «макарова» опустел. Я выхватил «беретту» и подскочил к машине. Голова стрелка свисала из открытого бокового окна. Вместо затылка у него имелась мокрая впадина. Сквозь разбитые вдрызг передние стёкла я видел, что салон заляпан мозгами и кровью. Оглушённый водитель всё пытался извлечь застрявший подмышкой пистолет. Я увидел его лицо и немного удивился, но это не помешало мне дважды выстрелить в это лицо, и оно перестало быть таковым.

Обыскивать их не имело смысла — ничего не найду. Я подошёл к Марусе и немного постоял над ней, не обращая внимания, что по мне обильно стекает вода. Не нужно было наклоняться, чтобы видеть: реанимация не поможет. Развернувшись, я пошёл к своей машине.

Я ехал к Вошке. Ситуация накалились по самое не могу, и бар был самым безопасным местом. Если в этом мире для меня ещё оставались безопасные места.