Ян Гельман - 666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть

Ну, бывает, конечно, что не помогает. Ну, вдруг с дозой там что, или диету пациенты нарушают. Бывает. А еще есть, которые нос воротят: не хочу, мол, от ризеншнауцера, а хочу от сеттера. И еще, которые из дам с образованием и личной жизнью, какой-то дезодорации добиваются, чтоб не так в нос шибало, как примут. Но это редко. Народ как веру в снадобья поимел, так и на дворняжье налегает без особого разбору. Здоровье, оно поважней разных там дезодораций.

А гражданин Амнюк Петр Еремеич с первого доходу очки в соответствующей оправе завел, да книгу ученую на японском языке: «Интегральные схемы микропроцессоров фирмы «Покусай Сару». Очки он надевает, когда снадобье отвешивает, для образования и чтоб глаза не щипало. А книгу на столике в углу держит – вдруг кто из пациентов про действие лекарств почитать захочет – так пожалуйста.

Денег он, естественно, с подвергаемых народной медицине не берет, как можно? Деньги подвергаемые, естественно, сами на столике в углу оставляют, когда дезодорироваться уходят. Вот чего простой выходец из самой гущи может достичь, если, конечно, с пониманием и воображением.

А уж слава по всей Улице идет. То есть сперва, конечно запах, а слава после. Что живет, мол, в Доме № Целитель-чудодей и что на всех, мол, не хватит. Но пока хватает. С этим у нас хорошо.

И утро дребезжит за окном трамваями, взвизгивает троллейбусами, радует глаз личным транспортом. И булькает на плите газовой коммунальной отвар спасительный, то Амнюк Петр Еремеич – народной медицины чародей – снадобье из вечернего улова готовит, пациентов ожидая. И хроническая соседка его, мадам Нехай, заняла уже исходную позицию в темном, отдаленном помещеньице, «общие удобства» называемом. И остальные жильцы да жилички Дома №, что по Улице, заторопились, кто в какую очередь. И крестится в уме, подходя к бывшему овощехранилищу № 62, а теперь – опять церкви Святого Руконаложения, дворничиха Власьева Елизавета Егорьевна.

День начался.

День начался, и звонят в непыльном кабинете телефоны от крайне левого до середины. И молчит пока, слава Богу, крайне правый. Тот все ближе к ночи да к праздникам оживает.

Ну и хорошо, ну и славно, что пока молчит, поскольку хозяин непыльного кабинета Обличенных Василий Митрофанович в непривычном состоянии пребывает: в растерянности и в смущении духа.

Тут такой «другой вопрос» получается, что и не увяжешь. Инструкции от жены получив и поутру в свой районный Масс Штаб попав, налег Главный По Другим Вопросам на крайне левый телефон: мол, подайте мне Фабрику Имени Юбилея Славных Событий и вообще почему? Не подали. Не-т-у-у.

Взъярился Василий Митрофанович и послал шофера Гришу в рубашечке голубенькой на Фабрику, благо недалеко, выяснить, как это так «Не-ту».

И вот сейчас, выслушав Гришин несколько сбивчивый доклад, медленно, но тяжело думал.

Всякое случалось с Василием Митрофановичем за долгие годы верного служения.

Бывало, что и пропадало чего бесследно. В Хорошие, к примеру сказать, времена, люди пропадали, ну потом еще скот пропадал. Сначала личный, потом крупный, потом всякий. Но это давно, еще когда тов. Обличенных в сельском Масс Штабе Третьим служил. А уж когда сюда в районный городской Масс Штаб попал, так все больше по мелочам случалось. Ну, ценность какая материальная, ну чего-то там еще, ладно, не свое ведь, а наше. Пусть. Но чтобы в одну ночь целая Фабрика с ассортиментом, с номенклатурой, с коллективом борющимся, с пальто Обличенных Ларисы Григорьевны, да вдруг пропало – это уж черт знает что такое.

Василий Митрофанович вздохнул и еще раз пристально на Гришу воззрил, принюхался даже. Но ничего такого. Пахло от Гриши исполнительностью, служебной «Волгой»: и еще немножко сметаной из буфета районного Масс Штаба, которая в отличие от обыкновенной, не прокисала и которая в общем-то была Грише не положена в связи с непричастностью. Но Василий Митрофанович, демократ по должности, с целью укрепления связи с народом, непосредственно обслуживающим, глаза на это закрывал. Тем более, что чудо-сметану в районный Масс Штаб завозили с большим запасом. Вот и сейчас, словом о запретном молокопродукте не обмолвившись, указал он Грише, чтоб о происшествии пока никому, и отпустил носителя голубой рубашечки к месту работы – на переднее сиденье стоявшей у подъезда «Волги». А сам, подумав еще несколько времени, выбрал из телефонного ряда один – не левый, не правый, а так, из неприметной середины, лично набрал номер и молвил в трубку авторитетно, но без нажима: «Прошу Отраво-Ядова Сергея Степановича».

Сергей Степанович Травоядов любил летать по ночам. И даже не так, чтоб совсем уж ночью, а скорее ближе к вечеру, когда граждане и гражданки в семьи возвращаются после трудов дневных, и кто беленькую под лучок, кто чаек под телевизор культурно сидят. Находятся, одним словом, в кругу и лоне. Вот тогда-то и любил Сергей Степанович, неслышно погонами взмахивая, к окошку подлететь, на карниз присесть, глаз выпучить и тихонько сквозь стекло и щель в занавеске наблюдать, как граждане живут да чего нарушают. А потом, наглядевшись и наслушавшись, улетал Сергей Степанович в свою спецполученную одинокую квартирку в Новодальний район, второй этаж, дверь налево, и что увидел-услышал, складывал в свой личный холодильник «Саратов», зеленым крашеный, очень на сейф похожий. Пусть полежит-накопится.

После полета и спится легче и тревога не мучит, что день без пользы прошел. Ну, а как за окном сереет, Сергей Степанович подъем себе трубит и живехонько на работу. А работа у Сергей Степановича – Учреждение. Контора. Коридоры в Конторе длинные: войдешь – не выйдешь, секрет знать надо. А по коридорам двери налево и направо тоже. И дверей тех – тьма. Среди них и Сергея Степановича дверь. Серая, дермантином обитая, а на ней табличка: «С. С. Травоядов по делам расследователь. Стучите». И стучат. Кто робко, кто нахально, кто кулаком, кто пальчиком скребет, а все равно, хоть и тихо, да такой стук в кабинете весь день, что никаких чернил не хватает, чуть не бутылка в день на одни чистосердечные.

Ну не усе, разумеется, стучат. Бывает, и застуканные приходят, и все такие скромные, такие тихие и одеты все отечественно – ровно инженеры. Но тихий-нетихий, а у Сергея Степановича на каждого своя папочка имеется. На кого потоньше – года на три общего, на кого потолще, а кто и так уходит. Но «так» редко уходят. У Сергея Степановича практика, опыт, чутье. Хватка тоже. За то и ценит его конторское начальство. И выделяет. И все хорошо у Сергея Степановича. С Хорошего еще времени. С образованием вот только туговато. В Хорошее время не до того было, в Новое время не до него стало. Все дела да папочки, папочки да стук. Служба.