Ян Гельман - 666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть

А уж отрада души у Сергея Степановича – полеты, да то, что с полетов в холодильнике «Саратов», зеленым крашеном, на сейф похожем, накапливается. То свое, то родное, то Сергея Степановича оперативно-личное. На старость. Хотя и в повседневных суровых буднях кое-что пригождается. Вот иной раз войдет в кабинет, что в Конторе, такой скромняга-миляга, такой передовик нашего могучего производства, одним словом, буквально из передних наших рядов. А Сергей Степанович за папкой и не тянется даже, а прямо так с порога и обличит: бросьте, мол, в прошлом товарищ, знаем. Ну а кому ж хочется «в прошлом товарищем» стать? Те, которые из передних рядов были, враз бледнеют и договориться желают. Ну это когда как. По делам расследователь, он тоже человек, и сердце не сердце, а уж пищеварение точно имеет и применять любит. Договариваются. Словом, жить можно. Ну и полеты тоже помогают к пенсии готовиться. Одно тяжко – погоны маловаты, майорские всего-то погоны у расследователя. Звезда одна, просветов два. В сырую погоду, да при его-то возрасте высоко не поднимешься. Этажа всего до четвертого, максимум – пятого. Невысок уровень. Впрочем, в полетах Сергей Степанович к высокому уровню не очень-то и стремился. Года немолодые, а память хорошая. Помнит.

Дружок был у Сергея Степановича, в Хорошее еще время. Тоже летун. Так он в своих капитанских погонишках до девятого этажа добирался. А в Хорошее время девятых этажей немного было, быстро его шустрого заприметили. Ну и сгинул без следа. Не то на проводах замкнуло, не то ветром о балкон шарахнуло, а может, и в форточку затянуло. На большой высоте есть, говорят, такие форточки – если близко подлетишь – затягивает. Так ли, иначе, а только сгинул дружок без следа и пользы для общего дела. Не уберегся. Только и осталось, что папочка ХВ – хранить вечно, такая вот вечная память. И запомнил то Сергей Степанович крепко, а потому уровня своего никогда не превышал. Нам высокие этажи при наших чинах ни к чему, мы свое и на третьих получим. И получаем. Дачка в климатической местности уже почти оформилась, скоро на покой, отдыхать пора. Не тот нынче воздух стал, бензином пахнет, парить трудно, гостиницу «Интурист» проклятую за три квартала облетать приходится, вдруг заснимут окаянные, прощай тогда полеты. Да и народ нынче изменился – раньше и замечали, от окна отогнать боялись, а теперь иные и гонят. Ну еще что – у нижних этажей – не протолкнешься. Которые посмышлёней, те пользу полетов поняли, и уж в кабинетах не удержишь, только сумерек дожидаются. Молодежь конторская, тоже туда же, ветеранов от кормушек отогнать норовят. Есть которые без опыта, так они сразу ввысь воспарить норовят. Идею полетную многолюдием губят. Сергей Степанович, может, всю жизнь кругами поднимался и погоны росли медленно, по ниточке, по звездочке. А эти норовят все сразу. Ну, да что поделаешь. Контора растет, летунов прибавляется.

С год примерно назад, чтоб мастерство медленного парения не сгинуло, приглядел себе Сергей Степанович молодых способных курсантиков, да начал по-тихому полетам обучать. Ребята, спасибо, хорошие попались, смышленые – Федин Вова и Бовин Федя. Ребята понятливые, не без способностей, будет, кому опыт передать, а там – и на покой. Пора уж, пошумел в молодые годы Сергей Отраво-Ядов, и будет. Для Хорошего времени Отраво-Ядов – сила, а для Нового он лучше Травоядовым побудет, так теперь и в служебном указано. Одно только – проследить, чтоб выслуга по обеим фамилиям прошла, а то, не дай Бог, стаж сократят и к другому магазину прикрепят. Беда.

Ну вот, и телефон на столе зазвонил, пошло дело, стук начался, пора по делам расследователю за работу. Обычную, неполетную. И снял Сергей Степанович трубку.

– Отвори дверь, матушка, видать, от Шмуля за мацой пришли, пора уж, – молвил настоятель церкви Святого Руконаложения отец Агасфертий попадье Марине Тимофеевне и, огорченно хмыкнув, сунул за образа недочитанную книжку.

Любил отец Агасфертий книжки читать. И про шпионов, и с рассуждениями и прочие другие. Но всего более уважал научную фантастику. За чтением, особливо, ежели на ночь, возбуждался без меры, охал, бороду ерошил, ногами сучил и матушке попадье Марине Тимофеевне уснуть не давал. Знал, что грех, а душа просит. Ну и не мог устоять. Читал.

Через нее, через страсть эту греховную и загубил душу. Тут надо сказать, что цена на книги скакнула безбожно. А книги-то, научную фантастику, на грошики, от Марины Тимофеевны утаенные, не больно купишь. Да и приход, прямо сказать, невелик. Прямо сказать – мал приход. Не доходы – слезы. Те из православных, которые в овощехранилище № 62 за картошкой бегали, те еще по старой памяти иной раз заглянут, ну, бывает еще когда отпеть кого, а то еще, если кто ответственный крестить задумал, или иудей там православие принять захотел, так тогда ничего, хватает. А уж когда месячник борьбы с дурманом, тогда и вовсе хорошо – народ валом валит с дурманом ознакомиться.

Однако месячник более трех дней не длится, ответственные товарищи уж все перекрестили, а у иудеев мода на православие прошла и обратный процесс начался. Вот и крутись. А тут еще читать сильно хочется. Ну и ввелся в грех. Сперва надоумил прихожанку свою из Совета Содействия Вере по месту жительства старушку Власьеву Елизавету Егорьевну несть в церковь ткань бесовскую – Барахлон, из которой на Фабрико по соседству власяницы гонют. Сперва ризу, себе сладил, потом матушку Марину Тимофеевну приодел, а потом и торговлишку махонькую наладил прихожанам на радость, себе на успеяние. Ибо сказано в Писании: «Гоните менял из храма», а про синтетику в Писании не сказано. Побойчее жизнь ударила: велосипед прикупили, кое-что из бытовой радиоаппаратуры. На книги, однако, не хватает – не тот доход. А тут еще цена на барахлон упала, уж больно много его старушка-активистка понатаскала. Да Господу слава, пропасть не дал, свел с умным человечком, Померанценбоймом Шмулем Ароновичем. Ну до чего иудей толковый, и не высказать! Вместе и удумали. В притворе церковном печечку поставили, чтоб в печечке той ма-а-хонькой из муки мацу на праздники печь. А какая мука на мацу негодная – из той куличики православным на пасху ладить. Дело богоугодное, святое, можно сказать, дело.

И потянулись в храм Божий иудеи. Сперва только мацу брали, а уж потом и куличи распробовали. Ну и православные тоже, поначалу только куличиками баловались, а там и на мацу перекинулись. Ибо сказано в Писании: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», а про сорта да названия в Писании не сказано. Побойчее дело пошло, и уж вознамерился было отец Агасфертий часть иконостаса снять да полок книжных добавить, но начальства епархиального убоялся. А тут еще напасть, путаться стал отец Агасфертий. Голова весь день в заботах мирских: Барахлон от старушки получи, иудею Померанценбойму доставь, от него обратно муку прими, да еще за печкой следи, чтоб техника безопасности не нарушалась и сортность продукции не понизилась.