Георгий Марчик - Трудный Роман

Преимущество оставалось за ним, и он продолжал набирать очки. Каждый удар он наносил с резким выдохом, и эти звуки вместе с сухими шлепками перчаток и быстрым шарканьем боксерок по брезенту разносились далеко по залу. Костю беспокоило и то, что он обещал Круглову не задеть рассеченную бровь, и то, что откуда-то из темной глубины зала на него смотрит Женя, болеет за него и желает ему победы (почему он обязательно должен стать победителем?!), и нелепый совет Мельникова, застрявший в сознании, который он никак не мог понять и реализовать. «Бей, как шпагой». Этого выражения раньше он просто никогда не слышал.

Раз-два, опять пропустил два удара в голову, и она мотнулась, как боксерская груша, набитая опилками, и уши как будто заложило ватой. Не теряя ни секунды, Круглов, держа на весу кулаки, раскрывшись, снова бросился на него, готовый крушить сколько хватит сил. И тут Костя как-то легко, словно бы играя, врезал правой прямо в лицо Круглова. Круглое, мясистое, чуть одутловатое, с желтизной, вызывающее, наглое.

Удар пришелся в верхнюю губу и нижнюю часть его короткого носа. Круглов дрогнул, качнулся на широко расставленных ногах, да так и остался стоять. Глаза его остекленели, он неподвижно застыл, как раскоряченный боров на льду. Костя держал на весу кулаки.

– Бей, бей, бе-е-ей! – на этот раз хором закричали его взволнованные донельзя, взбодренные болельщики, но он не стал бить.

Круглов пришел в себя, помотал головой и… отступил. В глазах его было замешательство. Он больше не решался атаковать.

«Ааа… Вот ты какой! – с удивлением подумал Костя. – Вот ты какой!» И он вдруг со всей очевидной бесспорностью понял, какой Круглов. Просто нахальный трус. Беззащитность, отступление, отсутствие настоящего отпора рождают у него нахрапистую наглость, а отпор, мужество – обыкновенную трусость. До паники. До бегства. До икоты. «Ах, скотина, гад! Да таких бить надо! – заволновался Костя и от этой мысли ощутил в себе неведомо откуда пришедшую к нему злость. – Таких бить надо», – повторял он про себя. Но прозвучал гонг, и, тяжело дыша, он направился в свой угол.

– Хорошо, Костя, – говорил ему довольный Мельников, как парикмахер ловко и быстро обмахивая Костю полотенцем. – Ударил, как шпагой. Сам видишь, как здорово получилось. Продолжай в том же духе. Второй раунд ничейный…

Костя тяжело дышал и смотрел в зал. Ему была неприятна суетливость и болтовня Мельникова и то, что тот врал. Он понимал, что проиграл и этот раунд, и хотелось оборвать его, но он сдержался. Он смотрел в зал и видел отдельные лица, встречал даже внимательные взгляды, которые наблюдали за ним с жестокой беззастенчивой непосредственностью.

Где-то там в зале Женя. Она все время как бы присутствовала в нем. И он как бы ощущал в себе и ее волнение, и ее страх, и беспокойство за него. «Да ты не бойся, – неожиданно сказал он ей про себя. – Я выстою. Меня ведь так просто не одолеешь. А почему действительно я должен проиграть? А этот петух обрадовался. Адик…» – мельком удивился он невесть почему его имени.

Но размышлять было некогда. Удар гонга вызвал соперников на середину ринга. Они оба были уже довольно измотаны предыдущими схватками, но в решающем раунде не намерены щадить себя. Круглов стремился закрепить успех. Табаков – наверстать успех, вырвать победу хотя бы на последних минутах. Но оба они уже слишком выложились и с трудом сохраняли высокий темп. Удар следовал за ударом, схватка за схваткой. Костю лишь беспокоило, как бы не попасть в бровь Круглова. Скажет, что нарочно. Энергии и точности у обоих уже значительно поубавилось. Руки перехлестывались одна через другую да так на несколько мгновений оставались. Ноги налились усталостью. Быстро передвигались теперь тоже с огромным усилием воли.

Удар, еще, и еще, и еще удар. Они обменивались ударами в ближнем бою, тяжело наваливаясь друг на друга, пока не склещились, не сцепились в клинче. Они так крепко обнялись, как два брата или закадычных друга после долгой разлуки. На своей груди Костя ощущал его потную грудь, на своих плечах и спине – его тяжелые руки.

– Брэк! – крикнул судья.

Они отступились. И тут же Круглов упрямо бросился к Косте, а он навстречу ему. Удар, еще и еще удар. Будто колотят по гулкому барабану. В голове лишь глухие отзвуки.

Сошлись с ударами. Разошлись. Снова сошлись. Снова разошлись. Они шли друг на друга как на таран, расходились после каждого столкновения, чтобы, собрав всю энергию, вновь броситься вперед. Это был высший драматический момент поединка, когда зрители, полностью захваченные зрелищем, никак не выражали своих чувств, а только с лихорадочным блеском в глазах наблюдали за ярким квадратом ринга, где соперники бросались друг на друга, как два гладиатора.

Прошла уже половина раунда, когда вдруг словно белая бабочка от лица Круглова отлетела наклейка. Он даже не заметил этого. Зато Костя усиленно вглядывался в его бровь. Неужели он все-таки зацепил ее? Бровь была целой и невредимой. Круглов его обманул?! Костю как будто ожгли горячим хлыстом. Как будто смертельно оскорбили. Как будто обманули в самом чистом и лучшем, во что он безотчетно и свято до сих пор верил. Он едва не задохнулся от тяжелой и необъяснимой обиды.

Он бросился вперед. Откуда только взялись силы! Удар, удар! Еще удар, еще и еще! Круглов пытался клинчевать, но безуспешно. Он закрылся руками. Удар, удар и еще удар. Костя отступил шаг назад, предлагая противнику открытый бой: тот поднял голову. В глазах у него светился откровенный животный страх. Костя, задыхаясь и обливаясь потом, с мучительным трудом передвигая ноги и поднимая руки, снова устремился на Круглова. И тогда тот не выдержал и просто-напросто побежал в сторону.

Свист, смех, крики, аплодисменты остановили его. Он повернулся к Косте и, слегка пошатываясь, сам пошел навстречу ему в открытой стойке с кулаками на весу и с руками, едва согнутыми в локтях. Нет, все-таки невозможно выдержать этот взгляд. Впрочем, и взгляда-то не было. Два пятнышка плотного тумана вместо глаз, и больше ничего. Ну и свинство! А еще вернее – два пятнышка воздуха: смотришь и как будто стремительно куда-то проваливаешься, летишь в пустоту.

Костя ударил. Но кулак его миновал противника. Круглов нырком ушел под руку и, зацепившись за Костю, прильнул к нему. Судя по всему, клинчуя, он собирался протянуть время до конца раунда. Костя попытался оттолкнуть его от себя. В короткой, напряженной борьбе они навалились друг на друга, руки переплелись, как стволы лиан, и уже нельзя было понять, кто кого держит, кто кого отталкивает, кто вырывается, кто бьет.

И вдруг разящая, молниеносная, тоскливая и бесконечная боль пронзила насквозь всего Костю; она началась внизу живота и волнами, затопляя задыхающееся сердце, прошла по всему телу. Костя слабеющими руками пытался удержаться за шею Круглова, но теперь уже тот отталкивал его изо всех сил. Костю сотрясала дрожь, мускулы стали безвольными и вялыми, как вата.