Дмитрий Барчук - Орда

– Нет! Не поздно! – закричал Аксаков. – Нам же с тобой еще с пеленок, с первого класса, с букваря внушали, что мы живем в самой передовой стране мира…

– А в Северной Корее так до сих пор думают, – язвительно вставил Киреев.

– …но от этого был толк! У нас была передовая наука, мы к чему-то стремились. Разгильдяйски относились к государственной собственности, приворовывали, но у народа была какая-то цель. И не погасла еще в наших людях искра божья. Богата наша земля талантами, но нет организующей силы, нет механизма, чтобы эти таланты в выгоду свою превращать. Дай ты этому народу точку опоры…

– …и он перевернет весь мир, – продолжил мысль приятеля Киреев. – А стоит ли вообще рыпаться? Человечество неуклонно движется к своему Апокалипсису. Может быть, в этом и счастье России, что она каким-то шестым чувством ощутила приближение конца света и заранее включила механизм самоуничтожения. Думай лучше о себе и своих близких и не забивай голову глобальными проблемами. Ты должен спасти сына, тебе нужны деньги. Лариса согласна купить твой дом.

– Что ж ты сразу не сказал об этом, мучитель, – радостно воскликнул Аксаков и бросился обнимать товарища.

Госпожа Лебедь приобрела аксаковский особняк за пятьсот две тысячи американских долларов на подставную фирму. На следующий же день благодаря связям Ларисы Ивановны продавец и покупатель без каких-либо осложнений и проволочек оформили сделку в ТОРЦе и вечерним рейсом вылетели в Москву, где директриса филиала заказала наличные в головном офисе ее страховой фирмы.

Местом обмена Алексея на полмиллиона долларов охрипший кавказец назначил почему-то Батумский морской вокзал. Загранпаспорт сына Андрей Александрович захватил из дома, поэтому с вывозкой молодого человека из Грузии проблем не должно было возникнуть. Сложность оказалось в другом: как провезти через таможню во Внуковском аэропорту столько иностранной валюты. Но и здесь на помощь пришла вездесущая страховщица. За какую-то тысячу долларов она договорилась с таможенниками, и Аксаков прошел в самолет без досмотра.

В назначенный час он сидел на скамейке перед зданием Батумского морского вокзала, щурясь под лучами яркого субтропического солнца, и слушал, как бьется о волнорезы прибой. В руках он держал видавший виды, потрепанный кожаный портфель и периодически озирался по сторонам.

Вскоре на почтительном расстоянии от него остановилась белая «Нива». Из нее вылез человек в светлом летнем костюме, в темных очках, с густой черной бородой. И направился в сторону его скамейки. Присел рядом и спросил:

– Все привезли, что обещали?

Аксаков узнал этот хриплый голос и утвердительно кивнул головой. Тогда бородач тоже подал знак находившимся в машине людям, и из нее на мостовую вылез Алексей, одетый в мешковатый спортивный костюм.

– Как видите, мы тоже умеем держать слово, – сказал бородач и, взяв со скамейки портфель, добавил на прощание: – Только не отпускайте его больше туда. Это не его война.

Андрей Александрович согласно кивнул и бросился со всех ног навстречу сыну. Алешка тоже побежал. Встретившись, они крепко сцепились, словно их кто-то собирался снова разлучить, и, как по команде, разрыдались.

Гуляющие по набережной отдыхающие еще долго провожали взглядом эту странную парочку взрослых, но плачущих как дети мужчин.

Марина Кирилловна прилетела из Лондона в растрепанных чувствах. Каким же мерзавцем оказался этот лорд! Мало того что остался должен отелю «Хилтон» недельную стоимость королевского люкса, так он еще умудрился на прощание прихватить все ее драгоценности и кошелек. Хорошо, что хоть кредитная карточка Альфа-банка оказалась у нее в косметичке. А так бы куковала дочь российского министра в британской столице без гроша в кармане. Еще бы Скотланд-Ярд против нее дело возбудил по обвинению в мошенничестве. Один долг отелю составил только двадцать две тысячи фунтов стерлингов, не считая стоимости украденных бриллиантов. Они стоили тысяч сто долларов.

Хватит с нее заморских принцев! Сыта ими по горло! Был бы Игорь чуточку постарше. Или муж – не такой алкоголик. Но его папа на дух не переносит. Или Киреев бы освободился. Какая же она была дура, что подарила такого мужика, который в ней души не чаял, этой уродине Лариске Лебедь!

О таких превратностях женской судьбы размышляла Марина Кирилловна, развалившись на мягком сиденье отцовского служебного «мерседеса», мчавшего ее со скоростью 150 километров в час из аэропорта «Шереметьево‑2» в сторону столицы.

Стоило ей только вспомнить о Кирееве, а он тут как тут, легок на помине. Как не поверить в единое энергетическое поле, объединяющее всех людей!

– Марина, это я, Володя, – услышала она в своей билайновской трубке.

– А я только с самолета. Вот прилетела из туманного Альбиона на родину. И почему-то вспомнила о тебе. А тут ты звонишь. Ты сейчас где?

– Я в Москве. У меня здесь несколько важных встреч. А потом лечу в Нью-Йорк. Я бы очень хотел, чтобы ты полетела со мной.

У Аксаковой пропал дар речи. Чтобы книжный червь, репетитор, школьный учитель, неудачник Вовка Киреев приглашал ее, дочь министра, богатую женщину, слетать с ним в Нью-Йорк! Марина Кирилловна ничего не поняла и потому хотела поскорей прояснить ситуацию.

– Ты где остановился, Володя? – спросила она своего обожателя.

– В «России».

– Что? В этом гадюшнике?! – воскликнула женщина, но про себя отметила, что Киреев не стеснен в средствах, если поселился в лучшей советской гостинице. – От девчонок, наверное, отбоя нет. Каждый вечер звонят и елейным голоском предлагают: а не желаете ли провести время с очаровательной девушкой? Не так ли, Владимир Валерьевич? Вы же, помнится мне, пользовались большим успехом у провинциальных школьниц.

– Не знаю. Я только сегодня прилетел и в гостинице еще не ночевал, – честно признался кандидат наук.

– Вот что, друг юности, записывай мой адрес, – она продиктовала ему свои координаты и объяснила, как лучше добраться до ее дома. – Через три часа жду тебя. Роскошного ужина не обещаю, но что-нибудь выпить и закусить у меня найдется. До вечера!

Наконец-то, свободен! Сердце пело и трепетало у меня в груди, готовое вот-вот вырваться наружу. Даже эта противная монголка Бортэ, столько времени державшая меня в страхе, теперь была мне совсем безразлична. Я даже зла на нее не держал. Собираясь впопыхах, она не обратила внимания, что я умыкнул из ее сундучка свой дневник. И сейчас, когда они уплыли вниз по Томи, я сижу в опустевшем доме воеводы и могу целиком и полностью, не опасаясь никого, предаться столь любимому мною занятию, как написание дневника.