Евгения Мелемина - Осколки под стеклом

— Когда он ушел? — ясно и отчетливо спросил он.

— С полчаса, — ответил отец Андрюша.

Игорек повернулся на бок, потом пополз куда-то в сторону.

— Вставай, вставай… — уговаривал он кого-то. — Вставай же…

И поднялся, сначала опираясь на локти, потом на колени.

— Покажи выход, — сказал он отцу. — Быстрее!

— Ты лучше полежи…

— Да ты с ума сошел! — выкрикнул Игорек и сам побрел по комнатке, старательно огибая трубы и вентиль.

На него страшно было смотреть — на светлые слипшиеся волосы, рыжие пятна крови, черную отметину на губе и запавшие полупрозрачные глаза, которые — отец Андрюша готов был поклясться, — видели сейчас совсем не то, что видит он.

— Стойте… — забормотал Игорек, беспомощно озираясь. — Остановитесь! Не… — и вдруг пронзительно вскрикнул, белыми ладонями закрыв лицо.

Несколько секунд он стоял, пошатываясь, а потом кинулся куда-то с места, не разбирая дороги.

Его шаги быстро затихли вдали, и наступила ватная тишина.

Свет бил сверху, беспощадный, но блеклый. Свет в конце тоннеля, вспомнил Игорек, но колебался секунду, а потом полез наверх, цепляясь свернутыми от судорог руками за скобы. Сверху слышался утробный гул мотора, невнятные голоса и визг металла.

Рывком, словно из проруби, Игорек вырвался из люка, но не удержался и скользнул вниз, больно ударившись ребрами о чугунное кольцо.

Фары ближайшего автомобиля равнодушно смотрели на его мучения. За полосой света, вытянувшись, чернели несколько фигур, над плечами которых торчали тонкие палочки. Еще моталось что-то позади и шарилось по ломким кустам. Помехами трещали рации. Дождь шелестел упорно, но слабее — мягко, словно устал колотиться в окна и двери. Почти возле самого люка, примяв прошлогоднюю траву, лежало неподвижное темное тело. Вода смывала с него кровь, и грязно-красные потоки стремились вниз, к асфальтовой дорожке, но по пути впитывались в землю. В ямке непромокаемого капюшона уже собралась неглубокая лужица.

— Есть, — выкрикнул кто-то из кустов и поднялся во весь рост, победно зажав в поднятой руке маленький аптечный пакетик. Пакетик беленьким флажком колыхался во тьме.

Свет метнулся туда, на секунду оставив Игорька наедине с Антоном, и он успел провести ладонью по мокрому от дождя лицу, закрывая серо-зеленые неподвижные глаза.

А потом умер — раньше, чем планировал. Умер потому, что осознал: понять боль другого — значит лечь рядом под скальпель, когда этому другому проводят ампутацию, а потом уйти с ним вдвоем на двух ногах. Поэтому безропотно умер вместе с Антоном, опустился на колени и прижался губами к залитому каплями дождя капюшону, закрывающему мертвую голову.

— Вот идиот, — сказал Артур, выныривая из пелены дождя и плотнее запахивая черный длинный плащ. — На него ориентировок по всему городу, сидел бы и не рыпался. Поехали назад, Менжик.

За спиной Игорька снова загудело железо, и из люка потащили мешком повисшего отца Андрюшу. Он не сопротивлялся, но и не пытался двинуться — висел обреченно, словно на его шее уже затянули петлю.

— Этого в Сонник сразу, — коротко сказал Артур. — Бомж.

И присел на корточки, сложив руки перед собой. Черные полы плаща разъехались и угодили в грязь.

— Поехали, Менжик, — повторил он. — Тебе плохо, больно… Поправим тебя. Все будет как прежде.

Он не дождался ответа и, повернув голову, сказал громко:

— Не стрелять! Сам пойдет.

И снова обернулся к Игорьку.

— Отпусти его. Пойдем. Потихоньку… вставай.

Игорек сжал в пальцах холодную ткань куртки Антона.

— Тебе аргументов добавить? — почти ласково спросил Артур и махнул рукой.

Хлопнула дверца автомобиля, и под свет фар вытолкнули узкую женскую фигурку.

— Ну, что ты? Подними голову. Посмотри.

Артур протянул руку и погладил Игорька по голове, как нашкодившего пса. Его сухая жесткая ладонь пригладила взъерошенные мокрые волосы. Пахло кровью — остро, до одури.

— Иго-орь!

Расцепив пальцы, Игорек выпрямился, преодолевая тяжесть чужой ладони.

— Вместе пойдете домой, — пообещал Артур. — Все будет как раньше, получишь медицинское образование, практику обеспечим… по девочкам пойдешь. Парень красивый, молодой… Будешь лечить только тех, кого хочешь. С иглы сползешь. Ну? Что не нравится-то?

Сзади, повиснув, как пугало на растянутых шестах, тихонько дышал отец Андрюша.

— Игоречек, — растерянно сказала женщина с бледным, выцветшим лицом, очерченным нежно, неброскими плавными чертами.

Ее держали под мышки, из-под подола домашнего халатика виднелись тощие, с острыми коленками ноги.

Дождь шуршал, разбавляя наступившую тишину. Молчали ожидающие приказов наемники, молчал Артур, начинающий понимать, что что-то идет не так, молчала она, и молчал святой отец, задыхающийся от боли в вывернутых суставах.

Зажглось было в ближайшем доме окно, мелькнул чей-то силуэт и тут же испуганно исчез. Потом мигнули фары, и в их свете Игорек увидел Криса — он стоял чуть поодаль, положив одну руку на вздыбленную холку седогривого волка, а вторую — на рукоять двуручного меча, обвитую серебряной ящерицей с глазами-агатами.

Здесь, в городе, лил дождь, а за спиной Криса расстилалась красная пустыня, и виднелись красные крыши. Крис смотрел задумчиво.

— Или чего ты хочешь? — настойчиво спросил Артур. — Хочешь быть богом? Не проблема, Игорь. Состряпать для тебя фанатичную толпу — дело пары месяцев. Придумаем концепт, пустим рекламу, Виталик как раз оклемался… Все сделаем, только сдвинься, наконец.

Игорек поднял голову:

— Сделаете меня богом?

— Легко, — улыбнулся Артур. — Ты же сам понимаешь. Люди — флюгер, и стоит только ветру в правильную сторону податься…

— Игорёчек, — слабым голосом позвала женщина с бледным лицом. — Тебя же просят…

В ее висок, словно выпрямленный под напряжением провод, упиралось дуло автомата.

Это же мама, вдруг понял Игорь, снова обретая способность мыслить. Пальцы еще морозило от холода мертвого тела. Это она стоит здесь, под дождем, в своем шелковом халатике и с растрепанными волосами. И почему сразу не узнал? Ее руки. Ее розоватые губы, и глаза — тоже голубые, но встревоженные, больные. Та же кровь, оттиск одной души. Непреодолимое препятствие.

— Возьмите его, — глухо сказал Игорь и показал на труп под ногами. — Я все еще думаю, что смогу… Везите в морг. Освободите мне там помещение.

Артур выпрямился, и Игорек заметил — у него от напряжения дрожат губы.

Перед тем как захлопнуть дверцу машины и отгородиться от серого дождя теплом кожаного салона, Игорек еще раз посмотрел на Криса — тот стоял, положив руку на шею волка. Пустыня за ним меркла. Лицо Криса, тонкое и очень красивое, словно стерло акварельными подтеками, а потом и вовсе размыло в белый картон — он пропал, и только лужицы в волчьих следах, оставшиеся на полоске мокрой земли, могли подсказать кому-то, что он был рядом.