Геннадий Емельянов - Пришельцы

    - Дался тебе этот Голощапов! В тайгу твою мы всегда съездим, она - рядом, а море есть море. Ребенок вот не дождется, когда мы наконец соберемся (в чемодан, распластавшись, полетела очередная тряпка). Пока молодые, надо мир смотреть. Мама верно говорит: море укрепляет здоровье и нервную систему.

    Мать Валерии имела скучнейшее свойство выкладывать банальности с таким видом, будто походя делала открытия поистине вселенского охвата.

    - Ты вот сибирячка, - сказал Ольшанский. - А Родины своей совсем не знаешь. Впрочем, я тоже.

    - Чего это я в твоей тайге не видела? Пусть другие комаров кормят, я отдохнуть хочу по-человечески, вот что, дорогой. Имею я право с ребенком отдохнуть как следует?

    - Какой уж там отдых, мытарство одно! - Олег Степанович вспомнил, как клянчил у жены мятый рубль на стакан вина (деньги текли рекой на покупку вещей, так сказать, не первой необходимости), и ему сделалось совсем тоскливо.

    - А в тайге твоей разве не мытарство?

    - Там - покой и тишина. А петух, например, у Голощапова? Красавец и, представь, личность, да! Умнющий - спасу нет! Кот, правда, тоже ничего, но петух по общему развитию на голову выше.

    - Кто кого выше!? - жена Валерия брезгливо фыркнула и опять притопнула ногой.

    - Петух выше по развитию. И зовут его - Прокопий.

    - Кого зовут?

    - А петуха.

    Валерия зарыдала, наконец, закрыв лицо полотенцем, вынутым из шифоньера, она не успела переправить его в чемодан. Олег Степанович некоторое время еще смотрел в угол, потом на цыпочках подался в прихожую собирать свой рюкзак. Жена бросила в спину ему такие слова:

    - После отпуска подаю на развод! - она прибегла к крайней и роковой мере, чтобы склонить мужа на принципиальную уступку, однако, в ответ ничего не услышала и упала на диван плакать дальше - до тех пор, пока не иссякнут слезы.

 Страсти в селе Покровском не улеглись, они приняли, я бы казал, более скрытые, но не более устойчивые формы. Да иначе и быть не могло: людям надо было работать, а не смотреть в небо полными сутками. Обсуждать бесконечно события, всем теперь известные до последней черточки, до последнего штриха, тоже надоело, догадки, какие только доступны воображению среднестатистического гражданина, были высказаны келейно и принародно, вслух. Наступила пора ждать событий, призванных расставить все акценты и прояснить истину. Но вот события отчего-то шибко подзадерживались. Наиболее активная часть населения под предводительством бывшего председателя сельского Совета Ивана Васильевича Протасова писала жалобы, и в тех жалобах подчеркивалась с особой настойчивостью вопиющая несправедливость по линии товаров народного потребления и широкого спроса, конфискованных милицией на том основании, что те товары поступили на склад магазина без ценников и фактуры. В жалобах прямо намекалось, что щедрому поступлению торговой точки села Покровского кто-то там, наверху, приделал ножки и рядовые труженики останутся у разбитого корыта.

    Центр же пока молчал, поскольку лаборатории и научные институты, куда товары с Покровского склада были отправлены на экспертизу, никакого заключения пока не вынесли. Наука пока, увы, не имела понятия, как разрешить проблему: всякая попытка вскрыть с предельной осторожностью ту или иную вещь кончалась плачевно - аппаратура истаивала, как лед на сковородке, истаивала без следа и даже без запаха. Ценный потребительский товар, таким образом, изводился на корню, ясности никакой не было, и отвечать, значит, было нечего. Правда, облторг (дело привычное!) прислал в адрес Ивана Васильевича Протасова косноязыкое разъяснение, смысл которого сводится к тому, что вагон с дефицитным поступлением исключительно по вине железной дороги был расписан в село Покровское, хотя фактически предназначался для областного центра и потому совершенно справедливо ошибка была в конечном итоге поправлена. Протасов (не на того нарвались!) тотчас же оседлал жеребца по кличке Маршал (серого, в яблоках) и наметом поскакал для начала в райцентр, чтобы потрясти тамошних бюрократов, а потом уж двигаться дальше, но как только всадник миновал окраину районного городка, все важные конторы опустели: Протасова панически боялись пешего, но пуще - конного. Жеребец, было замечено, придавал старику дополнительную дерзость. Так что лихая скачка в новом седле с серебряной насечкой не придала Ивану Васильевичу никакой дополнительной утехи.

    Завмаг Клавдия Царева за две последние недели исключительно осунулась, она, подобно угнетенной мусульманской женщине, закрывала лицо до глаз черным платком и не ходила - бегала по селу, чтобы не слышать бесконечных "когда?" и "почему?". Откуда ей было знать, "когда?" и "почему?" - она ведь человек маленький, и есть у нее начальство повыше, как и у всех прочих. Клавдии не верили, ее презирали теперь и советовали уезжать, пока не поздно. Все ее покинули, даже друг сердечный Витька Ковшов отвернулся, всецело захваченный навязчивой мыслью о том, что в Покровском должен стоять памятник Лошади. Витька иной раз и заглядывал к Царевой на огонек, но не присутствовало в его ласках былого жара - полюбовник был скучен и вял. Кому он такой нужен!

    Клавдия не привыкла подолгу задумываться над смыслом жизни и прочими тонкостями, в противоположность той же, к примеру, Вере Бровкиной, доярке и сожительнице Никиты Лямкина, которая говорила соседкам, пробующим ее утешать:

    - Первый мой супруг, Афанасий, мужчина был самостоятельный - пил в меру и откладывал деньги на автомобиль, потонул он в речке, и я, конечно, плакала, а этот (то есть Никита), хоть и шалапутный, но совсем безвредный и никогда меня не обижал, все только винился: я, грит, Варя, покину тебя, если что, только скажи.

    - Но и сказала бы: с его ж толку-то - ничуть!

    - Он нежный. Вам этого, бабы, не понять!

    - Где уж нам такое понять!

    Варя возвращалась с фермы, садилась на крыльцо и дотемна смотрела вдаль, куда, вихляя, уходила сельская дорога. Она уходила в большой мир, где затерялся, и, видать, невозвратно, Никита Лямкин, нежная душа, бессребреник и неудачник.

    - Господи! - вздыхала доярка Варя. - Хоть бы вернулся, я ведь жду. Без него - скучно на этом светушке, ой как скучно!

    Под закатным солнцем дорога текла, как расплавленная медь, тайга, неразличимая и темная, сливалась с небом и выплывала из небытия опять, когда поднималась луна, и звезды, будто капли смолы, плотно застилали горизонт. "Сегодня не пришел. Завтра, может, возвернется - ведь я жду, ведь мне он нужен", - думала Варя. Она верила, что на свете есть справедливость и та справедливость однажды всенепременно торжествует.