Александр Соловьёв - Хомотрофы

– Нет. – Эфа отрицательно мотает головой.

Она отказывается пить.

Обжигаясь, маленькими глотками выпиваю пахнущий тимьяном напиток. В памяти всплывает простодушное лицо Андриана. Чай согревает мне душу. Становится спокойно, страх постепенно уходит.

Надо заставить ее выпить. Беру чай, предназначенный Эфе, охлаждаю его, переливая из одной кружки в другую. Сажусь на пол рядом с девушкой, обнимаю ее за шею, запрокидываю ей голову. Эфа сжимает зубы, чай льется по щекам, попадает в нос. Она захлебывается, открывает рот, кашляет, судорожно глотает, и мне удается ей споить больше половины кружки. Думаю, для ее веса достаточно.

Отставляю кружку, и мы так и сидим, обнявшись, а с ночного неба на нас нисходит вселенское равнодушие.

Прежде всего, я должен был отвезти Эфу домой.

Она крепко держалась за меня, прижимаясь всем телом. Ей впервые приходилось ехать на мотоцикле.

У меня жутко болела голова, а во рту стоял горький привкус настоя. Что за дрянь в него намешана?

По пути мы завернули к Илье.

– Я думал, вы, Сергей Петрович, и ночью приедете, – сказал Илья. – Мы нарочно не закрывали люк изнутри. Слишком сильным было веяние.

Значит, Морховицы эту ночь провели в шахте.

– Почему вы не пользуетесь отваром трав? – спросил я.

– К сожалению, это нам не помогает, – Илья развел руками. – Мы отличаемся от вас.

Я посмотрел ему в глаза. «Мы отличаемся от вас». Как же близко подошли менги в своем развитии к людям! Встретишь такого в большом городе где-нибудь в метро и не узнаешь, что перед тобой людоед.

– Текст готов? – спросил я.

– Все в порядке, – ответил Илья.

Он достал из заднего брючного кармана сложенный лист бумаги, развернул его и подал мне. Я пробежал текст глазами, кивнул.

– Инструменты приготовили?

– Все, что вы сказали плюс две монтировки и кувалда.

– Хорошо. Николай с Василием подойдут в шесть. До завтра.

Мы поехали дальше.

Я притормозил у дома дяди Сократа. Эфа слезла с мотоцикла. Она бледна и тоже чувствует себя не важно. Я повесил шлем на руль, потер виски.

Интересно приведет ли меня в чувство аспирин?

Я постучал в дверь. Открыл дядя Сократ, кивнул приветственно и спросил:

– Где это вы загуляли?

Выглядел он бодро в отличие от Жоржа. Бледное усталое лицо, синяки под глазами выдавали, что брат Эфы не спал всю ночь. Несмотря на то, что давно пора было бежать на автобус, Жора был в домашней одежде.

Я не стал ничего рассказывать, просто передал девушку из рук в руки. Только попросил, чтобы за ней как следует присматривали и чтобы никто не выходил из дома.

– Завтра в городе могут быть беспорядки, – сказал я, прощаясь.

Вета пожала мне руку и сказала:

– Берегите себя, Сергей.

А Жорж вышел со мной за калитку.

– Меня уволили, – сказал он с нотками истерики в голосе. – Сегодня менги получат команду уничтожить неблагонадежного.

Я задумался.

– Пропуск не отобрали?

– Нет еще. Надо сдать дела.

– Андрей знает.

– Он теперь все знает.

– Хорошо. Тогда как следует отоспись, а завтра выходи на работу. Дальше – по плану.

Жора замялся.

– Ты ее не обидел? – спросил он.

Чертов интеллигент.

– Да она сама кого хочешь обидеть может!

– Я рассказал семье о нашем плане, – выдавил он из себя. – То, что произошло ночью, было как-то связано с этим?

– Отчасти, – поморщился я. – Как пережили веяние?

Мой деловой тон его успокоил.

– Не привыкать! – уже бодрее ответил Жора.

Мы сверили часы. До операции уже не увидимся. Завтра в семь пятьдесят Жора выйдет на связь.

Через полтора часа я выходил из здания типографии. Предоплата произведена на минувшей неделе. Заказ будет готов к пяти вечера.

Я вставил информацию Ильи в первую полосу и назвал ее «Вредное производство убивает».

Готовые газеты заберут Оливейра с Николаем и оттранспортируют их на повозке. Они передадут половину тиража шатунам и подросткам. Те начнут их разносить по почтовым ящикам в семь утра. Остальное заберут менги.

Я вернулся в контору, сел за стол. Головная боль не сдалась, аспириновая атака ее не сломила. Нужно было все обдумать еще раз, во всех деталях.

А думать-то нечем.

Я уперся лбом в прохладную столешницу.

Все готово для завтрашнего восстания. Мы обезглавим Улитку, парализуем всю ее нервную и эндокринную систему. Разрушим ее оболочку, полностью блокируем процесс пищеварения.

Я приподнял голову. Кое-что не давало мне покоя. Выдвинул ящик стола, достал портрет Присмотрова. Под ним по-прежнему лежала фотография Елены. Она такая далекая на ней, холоднее, чем в жизни. Впрочем, я ее слишком мало знаю.

Я храню ее фотографию, как она и просила. И так же, как она хотела, собираюсь совершить переворот. Только действую по-своему плану.

Елена умна и клялась мне, что знает обо всем, что происходит в корпорации и за ее пределами. Если ей хоть что-нибудь известно о нашем восстании, если она сумела связать пропажу портрета со мной, она постарается мне помешать.

Я набрал номер секретаря Елены Сергеевны, представился и попросил записать меня на прием. Затем спрятал фото, а директорский портрет завернул в бумагу и убрал в большой пластиковый пакет. Обязательно его верну. Позже.

Надо бы заглянуть в медпункт, в голове все пульсирует. Не сейчас. Позже.

Поднимаюсь по лестнице, сердце колотиться как сумасшедшее. Останавливаюсь перевести дыхание. Что со мной?

Не помню, как дошел до кабинета.

На Елене лица нет.

– Что случилось?! – спрашивает она.

Я сажусь на предложенное место и принимаю сосредоточенный вид. В голове, к счастью, проясняется. Надолго ли?

– Говори же, не мучай меня!

Прежде я считал ее слезы игрой. Но сейчас они явно настоящие. Не думал, что Елена станет себя когда-нибудь так дискредитировать. Надо бы радоваться слабостям неприятеля, но почему-то мне становится неуютно.

– Наверное, мы должны с тобой объединиться, – вслух рассуждаю я.

Она перестает плакать. Призрак женской слабости еще некоторое время парит вуалью на ее лице, но глаза смотрят упрямо и немного жестко сквозь высыхающие слезы. Гениальный Миро нашел бы и сумел передать на своем полотне еще что-то, ускользающее от меня в эту минуту. Мне кажется – или хочется надеяться? – что Елена борется с нежным чувством, отнимающим у нее силы. Миро бы знал наверняка. Я сомневаюсь.

Что будет с ней, с этой одинокой женщиной, если мы победим? Но как я могу ее предупредить о восстании? Ведь она мой враг.

– Да, нам надо работать вместе, – повторяю я. – Пока они окончательно не отобрали у нас оружие. – Я сказал «они» заговорщическим тоном.

Елена смотрит на меня изучающе.

– Да, твоя популярность в народе падает, – печально говорит она.