Олег Маловичко - Исход

Им оказался невысокий костлявый парень не старше двадцати в утепленном спортивном костюме с адидасовскими полосками и надвинутой на брови кепке. Из «Фокуса» вышел черноволосый. Встретившись с Сергеем взглядом, пожал плечами, извини, мол, и полез в «Пассат», чистить бардачок.

Адидас выпрямил руку, и пистолет посмотрел в глаза Сергея страшной черной дыркой. Это был самодельный револьвер с коротким дулом, какие сотнями делали в подпольных мастерских для чеченских войн.

— Ты, че, сука, пялишься, — тихо и зло, гнусавым блатным распевом затянул Адидас, — че, тварь, вылупился…

Черты его лица были мелки, и само лицо было маленьким, мышиным. Сергей рассмотрел острые пеньки сгнивших зубов. Адидас шагнул вперед. Пистолет в его руках задрожал, и на Сергея пахнуло дешевой водкой и нечистым телом.

Кто-то ждал их в шалаше, кто-то третий. Сергей почуял метнувшуюся за спиной тень, но не успел повернуться, как что-то тяжелое и сокрушающее обрушилось на его затылок, в глазах помутилось, он упал на колени, успев выставить руки в колющую щебнем землю и охнув от боли.

Кто-то — Сергей ощущал лишь руки — схватил его за волосы, дернул назад и наградил мощным ударом в шею, от которого Сергей прокусил язык и не смог дышать, и мир зашатался и затрясся вместе с ним. Его еще ударили, и он упал, и валялся на земле, пока Адидас торопливыми ловкими движениями обшаривал его карманы. Вытащил книжечку с правами, тряхнул ею, пролистывая, и отбросил. Полез во внутренний карман пиджака, справа, где лежал бумажник и конверт с зарплатой.

Весь во власти боли, стыда, неправильности и в то же время неизбежности происходящего, Сергей вцепился в руки Адидаса:

— Нет… Не надо, стой…

Адидас стал подниматься, выдирая руки, и Сергей вместе с ним. Он услышал звук замаха сзади, и в ухо с силой кувалды влетел кулак. Сергей отлетел к машине, стукнувшись о крыло, и наполовину перестав ощущать себя. В голове звенело. Он понимал, чем все закончится, но не мог этого принять. Он боялся, что будут опять бить, но не хотел отдавать деньги и поднимался. Его еще ударили — по печени, и в живот, удары были мощными, и Сергей перестал сопротивляться.

— Вы что делаете… — сдавленно тянул он, скрутившись на земле, прижимая ладонь к уху, из которого шла кровь, — вы люди или кто…

Адидас снял с него часы, отобрал мобильник, сорвал крестик на серебряной цепочке.

— Эй… — он потряс полубессознательного Крайнева за плечо, — слышь, чего у тебя еще есть? Сам скажи, слышь?

— Ничего. Больше… ничего.

Адидас шмыгнул носом, огляделся по сторонам и снова вытащил пистолет.

— Эй, хорош! — крикнул черноволосый. Испуганный, он вынырнул из салона «Пассата», держа в руках сергеев ай-под. — Хватит, вы что?!

— Рот закрой! — не оборачиваясь, бросил Адидас, и черноволосый замолчал.

Адидас приставил дуло к губам Крайнева, и скривился в мерзкой улыбке.

Сергей испугался. Ему стало жалко Глашу и Никиту, которых он бросал, не сумев защититься. Он не мог себе позволить умереть.

— Ради бога, — вытолкнул сквозь разбитые губы, плюя на ствол кровью, — …если хоть что-то в тебе осталось… У меня жена и сын. Мать больная. У них только я. Как мужика прошу.

Адидас замер. Улыбка сползла с лица. Он двинул кадыком, глотая слюну.

— Соси.

— Что?

— Соси, мужик, — он втолкнул ствол в рот Сергея, царапая губы и нёбо. — Соси, пока не кончу.

Сергей зажмурился, и стал втягивать губами дуло, ощущая во рту металл и смазку. Даже с закрытыми глазами он чувствовал исходящую от Адидаса волну смрадного удовольствия. Через двадцать секунд, показавшихся и часом, и мигом, Адидас взвел курок.

— Давай, сучка, давай…

Сергей приготовился умереть. Страшен был момент боли, вот-вот, зато потом все кончится. Он успокоился и испытал облегчение. Все, что состоялось в его жизни раньше, он ощущал теперь как бестолковую суету в зале ожидания, со случайными пересечениями людских путей. А сейчас пришел поезд, и надо ехать, и там все будет правильно.

Да и, по правде, достало все.

Адидас выдернул пистолет изо рта Сергея, ударил его рукоятью в висок, и мир пропал.

Придя в себя, он обнаружил, что остался без пиджака и ботинок. Болел палец с белой полоской от кольца, с красными ссадинами, появившимися, когда его срывали.

С трудом встал на четвереньки. Вокруг содранной на виске и затылке кожи запеклись кровавые лепешки. Голова кружилась. Он не мог закрыть рот и долго смотрел, как на землю тянется толстая и вязкая нить слюны с кровью. Его вырвало. И еще раз.

Скоро стало нечем рвать, но скручивало так, что трудно было дышать, и приходилось хватать ртом воздух в перерывах между спазмами. Глаза слезились. Отблевавшись, отполз к дереву.

— Сволочи, — сорвалось с губ, — сволочи.

Он не знал, сколько пролежал в беспамятстве. Было темно, но со стороны дороги слышался гул машин. Значит, еще не ночь.

С трудом поднялся и заковылял к дороге. Ойкнул, наступив в темноте на осколок бутылки. Снял сорочку, порвал на полосы и обмотал ноги. Так можно было идти, не высматривая, куда поставить ногу.

Лес стал редеть. Показались шестнадцатиэтажки Лебедянской.

Он вышел на железную дорогу. Перешагнув стальные полосы, густо покрытые копотью и блестящие сверху, Сергей остановился. Здесь начинался родной бирюлевский парк, загаженный людьми и собаками.

Сутулый лысоватый мужчина в плаще стоял к нему спиной у дерева, неподвижный, как гриб. Почувствовав Сергея, обернулся. Взгляд был встревоженным, как у захваченного врасплох за стыдным поступком, но Сергей списал это на свой внешний вид.

Мужчина был лыс, только над ушами за кожу цеплялись жесткие рыжеватые волосы. Ему было под сорок, маленькие глаза смотрели на Сергея сквозь стекла старомодных очков изучающе, как на диковинного зверька. Вдруг он словно что-то увидел в Сергее. Глаза его расширились и, медленно расставив руки, он опустился на колени.

— Я пойду за тобой, хозяин, — произнес хриплым, срывающимся от волнения голосом, — я сделаю все, что ты скажешь.

Заявление принял молодой капитан со старыми глазами. Звали его Антоном, а фамилию Сергей забыл, в памяти осталось, что начиналась она на «к», как его собственная. Капитан был в джинсах и черных кроссовках, на губе болталась сигарета, на боку — кобура.

Он был в застарелом похмелье, оживленном парой рюмок водки. Невозмутимость, с какой он принял заявление, автоматизм в голосе, когда задавал вопросы, делали его похожим на платежный терминал, только дикция была не такой четкой, и пахло от терминалов иначе.