Олег Маловичко - Исход

Восьмилетняя Ксюшка, чтобы не мешать, прилипла к стене, сложив за спиной руки. Прижалась к холодному бетону, согретому тонкой полоской обоев, и смотрела снизу вверх на непонятную работу взрослого мира. Встретившись взглядом с Антоном, дочка приложила к губам палец и надула щеки — молчу.

В кино, сказал режиссер, без обогревателя обошлись бы. Софиты бы нагрели. Он работал в кино. Он хотел сказать: «Я настоящий режиссер. Я здесь случайно».

Мы все случайно. Все предпочли бы оказаться в другом месте, мог ответить Антон. Режиссер дал ему пластиковый стаканчик с кофе. Антон поблагодарил. Этим стаканчиком и ненужной хлопушкой режиссер старался переместить ситуацию на территорию искусства, что ослабило бы ее мерзость.

— Клевые сапоги, — сказала Эля рекламе в журнале, — семнадцать тысяч стоят. Дождусь сейла и куплю.

Подумав, добавила:

— Или сейчас купить?..

Пришел третий участник съемок, светловолосый парень с жидкой бороденкой, клочками измазавшей щеки, и потерянным наркоманским взглядом. Он, как и девчонки, как и Антон, работал на Зыкова, и Антон уже сталкивался с ним, но имя забыл. Парень суетился, потирая якобы замерзшие руки, жаловался на холод, опустив температуру на улице на три градуса и наврав про климатический рекорд. Он принадлежал к числу людей, считающих, что их значительность возрастет, если они будут врать.

Режиссер проверил камеру, дорогую цифровую DIA. Обращаясь с ней, он становился плавнее в движениях, и, казалось, переставал дышать. Дал команду готовиться.

Жанна высунула изо рта жвачку и залепила комочек, похожий на крохотный розовый мозг, за ухо. Эля отложила журнал раскрытыми страницами вниз, чтобы после дочитать, и стянула через голову кофту. Режиссер, желая разрядить обстановку, стал шутить, но никто его не поддержал. Идиот, подумал Антон, дал бы всем кокса, прошло бы как по маслу.

— Выйди, — бросил Ксюшке.

Дочь, надув губы, ушла на кухню, встала коленками на табурет у окна, оперлась локотками на подоконник и уставилась на улицу.

Покрытый линолеумом пол был холодным, и Жанна сняла носки, голубые, с белыми точками, в последнюю очередь. Она наклонилась вниз, и ее маленькие острые груди свесились к полу, образовав латинскую W.

Они надели белые блузки, короткие клетчатые юбки и стали выглядеть, как школьницы из японских мультфильмов. Жанна растянула на пальцах резинки, и соорудила на голове хвостики, торчавшие в разные стороны и вверх.

Идея была Зыкова. Видео рассылали клиентам по подписке. После съемки на девочку выстраивалась очередь в несколько недель, и прибавка в сто баксов к прайсу выглядела оправданной. Съемочный день стоил две тысячи, за месяц затраты окупались пятикратно. Как в наркобизнесе, смеялся Зыков, обнажая ряд неестественно ровных и белых зубов, делавших его пасть похожей на отполированную решетку ржавого «Мерседеса».

Наркотиков Зыков не касался, не из предубеждения, а потому, что войти в этот бизнес было трудно, работать в нем — опасно. Пока ему хватало двух десятков борделей и массажных салонов. Деньги он вкладывал в недвижимость.

Жанна и Эля, словами Зыкова, затыкали нишу педофилов. Запись пойдет подписавшимся по теме «Тин-порно». Эта ниша не была чужда самому Зыкову — шеф облизывал губы, стоило разговору коснуться предмета. Ему исполнилось шестьдесят, но он уже был рыхлым сутулым стариком с отвисшим животом и тяжелым дыханием. Второй подбородок свисал на грудь, как сдувшийся наполовину воздушный шар, а капиллярные сетки расчерчивали кожу лица, как текущие по ледяной пустыне кровавые реки. Он всегда улыбался, но холодные, выцветшие глаза отменяли улыбку, щупая мир скользкими и липкими прикосновениями: человеку, на которого смотрел Зыков, казалось, что его насилует осьминог.

Зыков представлялся продюсером.

Кошелев был его псом. Телохранителем, слугой — и псом.

В первом акте Жанна и Эля изображали школьниц-подружек, корпящих над домашним заданием. Вот им стало жарко, они разделись, и уже через секунду стали ласкать друг друга — зритель порно не любил долгих прелюдий. Жанна стерла со лба воображаемый пот, а Антон, заметив, как ее кожу покрыли мелкие пупырышки от холода, не смог удержаться от ухмылки. Поймав его взгляд, улыбнулась и она, и теперь между ними образовался невидимый мостик, словно они были союзниками и знали что-то, чего больше в комнате не знал никто.

Во втором акте явился одноклассник, светловолосый. Режиссер просил его изобразить ботаника, для чего нацепил на парня очки и расчесал его волосы в нитку косого пробора. Сначала смущаясь, светловолосый вскоре присоединился к играм девушек. Режиссер шепотом давал короткие указания.

В перерывах между съемками курили, накинув куртки на плечи, и пили чай, согреться. Светловолосый, расставив ноги, размеренно теребил член, чтобы поддержать исчезающую эрекцию.

По команде режиссера снова работали. После первых неловких движений угадывали ритм друг друга, двигались под движения партнера. Сила, которую кто-то назвал бы похотью, кто-то — инстинктом, брала свое, и они ускоряли движения, дышали тяжело, и хватали друг друга взглядами, нуждаясь в более полном чувственном единении. Разгоряченный парень искал поцелуев девушек — они отвечали ему сомкнутыми губами или отворачивали головы, не переставая искусственно охать.

Закончили к половине третьего. Режиссер, подключив камеру к ноутбуку, начал монтаж. Девушки и светловолосый оделись и курили на кухне. Докурив, засобирались. В прихожей Антон помог Жанне надеть куртку.

— Мне в Чертаново, — сказала она, ощутив его руки на своих плечах, — подбросишь?

— Петр Вадимович просил тебя приехать, — прошептал Антон, почти касаясь губами ее уха, не желая, чтобы слышали Эля и светловолосый, различая взглядом у корней волос детский пушок, — я подвезу.

Она не отстранилась, но напряглась и повернула к нему голову, ожидая еще каких-то слов. Антон промолчал.

Ехали, натужно болтая о ерунде. Ксюшка сидела сзади и картинно дулась на отца. Не могла простить, что не видела «взрослых» съемок.

На Варшавке встали в пробку. Жанна щелкала кнопкой приемника, переключая станции в поисках неведомой Антону, а может, не существующей в природе правильной песни. Разговор почти прекратился. Слова были редки, как капли из-под неплотно закрученного крана.

Было неловко. Антон не смотрел на Жанну. Повернул голову влево, глядя на колонны машин, заполнивших полосы, на дымящие трубы котельных, на ковыряющего в носу водителя соседней «Ауди».

Зыков жил в центре, отхватив этаж старого, дореволюционной постройки дома на Трубной. Дверь открыла Ирина, в прошлом проститутка Зыкова, теперь ведшая его домашнее хозяйство. Ей было тридцать, но опыта в глазах — на двести. Зыков не спал с ней, она была его псом, как Кошелев, но более злым. Прошлась по Жанне неприязненным взглядом — ревновала Зыкова ко всем.