Аркадий Гердов - Рутинное пришествие

Разрушив вертикаль, плюгавый, пенснюк и простой мент Федя создали правящий триумвират «Николина Гора и ее окрестности». Указом триумвирата Извергиль была низложена, отстранена от власти и заточена до поры в чулан вместе с плененным Никодимом Петровичем. Социально близких бугаев после победного штурма не нашли и пленять до поры не стали. Другим указом триумвират реквизировал в пользу народа ящики с ливерной колбасой, складированные за домом, и всех бычков в томате. Аггел был извлечен из подвала и без колебаний приобщен к победившим массам, как социально полезный служитель культа.

Опасаясь таящихся в массах агентов мирового сионизма, плюгавый жил и боролся под псевдонимом Аксакал. Пенснюк выбрал себе грозный псевдоним Тайгер. Федя тоже хотел псевдоним, но ему не разрешили. Для конспирации Аксакал и Тайгер позволили ему содрать погоны, замазать камуфляж ваксой и нацепить конфискованные у старухи очки.

Завоеванное царство свободы закружило головы труженикам помойки. Дней пять аборигены ликовали. А на шестой карета «скорой помощи», скорбно и страшно завывая клаксоном, увезла Элеонору Бушприт в горбольницу номер 230 с пищевым отравлением. Еще через день в больницу попали уже три аборигена. У одного открылась язва желудка, у двух других приключились печеночные колики. Приученный старухой к трехразовому горячему питанию победивший контингент загрустил. Повар и прочая обслуга свергнутой королевы удрали, прихватив с собой бывшие в доме припасы, ливерная колбаса протухла окончательно, а бычки в томате поддержать пафос победителей не могли. Кураж аборигенов сменился унынием.

Софокл, глядя, как Фома Кузьмич запекает ворону, прослезился.

— Ты что? — удивился Фома Кузьмич.

— Птичку жалко.

— Ребенку нужен белок, а от помидорной рыбы девчонка звереет

— Я тоже. Бычки без водки никак не идут.

— Никак, — подтвердил однорукий бомж Славик, подойдя к костру. — Но скоро все наладится.

— Без старухи? — удивился литератор, вытирая слезы несвежим платком.

— Зачем нам старуха, если у нас в штате чудотворец имеется? — заявил бомж Славик. — Аксакал бросил в народную гущу новый лозунг «Каждому ветерану помойки — свой индивидуальный фонтан!»

— Грандиозно! — всплеснул руками Софокл. — Мыслитель! Как верно он чувствует и понимает заботы и потребности простых людей! А срок назначил?

— А как же без срока? — удивился бомж. — Трехнедельный. Через три недели вынь и положь каждому свой фонтан. Кому что. Кому сухарь, кому портвешок, кому водяру. Вот так, господа хорошие.

— По два фонтана в день! — быстро прикинул Софокл. — Грандиозно! Какой масштаб и темп свершений!

Фома Кузьмич бережно перенес ворону на реквизированное при штурме особняка фарфоровое блюдо и с сомнением взгляд пул на однорукого.

— А этот чокнутый с прибаутками согласится?

— Да куда он денется, если состоит в штате? — злобно ощерился однорукий Славик. — Триумвират — это тебе не старуха. Тайгер мужик конкретный. С ним не покочевряжишься. Приговорит и приведет в исполнение.

— Это верно, — кивнул Фома Кузьмич и заорал: — Верка-а-а! Птица стынет.

Аггел сидел а прихожей особняка и смущался. Дама со шрамом на щеке брезгливо морщилась и опрыскивала его дезодорантом.

— Господи! Да, в чем это вы так извозились? Тельняшка эта драная! Может, что другое оденете? Что у вас есть? И Бога ради, мешок снимите. Что у вас в нем? Перья какие-то грязные торчат. Снимайте. Оставьте его здесь.

— Не положено, — вздохнул аггел, отворачивая лицо от шипящей струи.

— Господи! Что же вы так и предстанете перед триумвиратом с этим гадким мешком?

— Предстану, — вздохнул аггел.

— Господи! Вы же культурный человек, не дикарь какой-нибудь. Как можно? Вы что, боитесь, что я его украду? Что у вас в нем? Золото? Алмазы? Ну, Все. Оставьте мешок и входите. Они вас ждут.

Из гостиной, в которой проходило заседание триумвирата, выскочил Федя и, страшно выпучив глаза, зашептал:

— Ну, что тут у вас? Что за канитель? Аксакал изволят гневаться.

— Дух от него. Запах. И мешок вот не хочет, — тоже шепотом объяснила шрамная дама.

Федя принюхался, отчаянно махнул рукой.

— Гневаются они. Запускай с запахом и мешком. — Он громко чихнул, выбил нос и грозно взглянул на аггела: — Проходи, мешочник.

Для заседаний триумвирата стол в гостиной бы покрыт красным сукном и к нему были приставлены два кресла и стул для Феди. Назначенная секретарем триумвирата, дама со шрамом нашла в сорной куче портрет Клары Цеткин, стерла с него пририсованные усы и прилепила на стену в красном углу комнаты. Перед креслом Аксакала на столе помешался мраморный письменный прибор, роман Флобера «Мадам Бовари» на французском языке в бордовом плюшевом переплете и бронзовый канделябр без свечей. Перед Тайгером — только канделябр. Перед Федей стол был пуст, и это тяжело угнетало его самолюбие. Он хотел положить перед собой на стол карманные часы с дарственной надписью «от кодлы», проходившие уликой по закрытому уголовному делу, но ему не разрешили.

Аггел стоял перед столом и смотрел через окно на чахлую березку с пожухшими от жары листьями. В ветвях дерева кучковались мелкие птахи с желтыми грудками. Птичкам было весело.

— А способны ли вы творить котлеты по-киевски? Аксакал прищурился и положил руку на бордовый переплет романа. — И если да, то в каких количествах?

Аггел молчал, не отрывая взгляда от птиц.

— Ну а рубленый шницель с картофелем фри? — спросил Тайгер, сурово насупив брови.

— Или кашу перловую? — поучаствовал в допросе Федя, испуганно взглянул на Тайгера и быстро добавил: — С маслом.

— Гурман, — покачал кудлатой головой Тайгер и специальной тряпочкой протер пенсне. — А вы не молчите, гражданин чудотворец. Отвечайте, когда вас спрашивает народная власть.

— Народ должен жить в любви и смирении, — сказал аггел, с укором глядя на Федю. — А драться зачем? Сие есть большой грех перед Пастырем. Это Он может все, а я ничего не могу против воли Его.

— Так можете или не можете? Вы определитесь, товарищ! — Аксакал сердито разрубил ладонью перед собой воздух. — Оппортунистам не место в наших рядах. Именно в этом состоит сейчас особенность политического момента. Вы меня поняли, товарищ?

— Ты его понял, гнида крылатая? Определись с котлетой! — грубо уточнил Федя.

Аггел протянул руки к Аксакалу, дунул в его сторону, и в канделябре перед ним появились свечи, тут же сами воскурились, и в комнате благостно пахнуло фимиамом.

— Однако! — поморщился Аксакал. Вы мне прекратите эти поповские штучки.