Аркадий Гердов - Рутинное пришествие

— На первое сегодня солянка с каперсами, на второе голубцы. Закуска и десерт по выбору, — сказала дама со шрамом.

Обед был сервирован в стороне от духовитых развалов на длинном столе. Когда все расселись, аггел оглядел сидящих, благословил трапезу и начал:

— Дошло до меня, что в одном поселке городского типа жили Киркоров и Магомаев, — произнес он и посмотрел на Фому Кузьмича.

Фома Кузьмич положил ложку на стол, нахмурился и уставился на аггела.

— И вот однажды, — осторожно сказал аггел, глядя на Фому Кузьмича.

— В разных, — сказал Фома Кузьмич.

— Что в разных? — тоскливо спросил аггел и укоризненно

— Думай, что говоришь. В разных местах эти мужики живут. Один у себя, другой у себя. И, говорят, терпеть друг друга не могут. Так что уж извини, — с издевкой произнес Фома Кузьмич.

— В разных, — подтвердила Мадонна. — Уж я-то знаю. У Филиппа дача на Рублевке, а у Магомаева где-то рядом с Баку.

— Вот, говорят, вы винцо из земли умеете, — сладким голосом сказал однорукий бомж Славик. — Как-то не очень верится.

Аггел встал, выломал ножку из своего стула, выбил ею фонтан кагора рядом со столом и удалился.

А к вечеру к ним приехали на грязном козелке с мигалкой сержант Никодим Петрович и простой мент Федя. Никодим Петрович был сиз лицом и свирепо маялся похмельем. Федя, наоборот, был худ, лупоглаз и затянут в новенький камуфляж. Старуха Извергиль изобразила тихую радость «Наконец-то!», пригласила их в дом и брякнула на стол бутылку хорошей водки. Никодим Петрович опрокинул стакан, дрогнул телом и спросил: «Как дела?» Федя выпил, ничего не спросил и стал смотреть по сторонам.

— Как бы матросик у тебя объявился, — сказал Никодим Петрович, нюхая эклер с марципаном. — Народ смущает. Тут еще или ушел?

— Вот уж не знаю, товарищ лейтенант, — проворковала старуха, — народ тут вольный, гулящий. Нешто за всеми уследишь? Про морячка не ведаю.

— Как это не ведаешь? Сигнал был! — веско произнес сержант, выливая остатки водки в стакан. — Федя, разберись!

Федя молча откозырял и исчез. Никодим Петрович посмотрел ему вслед и прошептал оперным басом:

— Партию контрабанды взяли. Через твою свалку пропущу. Как бы сожгу бесследно на твоем полигоне. Поняла?

— Так точно, товарищ капитан, — отрапортовала старуха Извергиль.

Никодим Петрович успел изрядно откушать семужки и уже перешел к заливной осетрине, когда Федя привел аггела. У аггела был фингал под глазом, и он удивленно озирался по сторонам. Федю мотало в разные стороны, смотрел он в потолок, в руке у него мотался ствол, и он старался держать аггела на мушке.

Никодим Петрович проглотил рыбу, встал, выдернул у Феди оружие, арбузным кулаком двинул ему в зубы, спросил удивленно:

— Ты чего?

Федя вытянулся в шатающуюся струнку, пробормотал:

— Кагор… море разливанное… фонтан…

— Что? Какой фонтан? Почему рукоприкладство? — Оказывал… не желал…

— Кругом!!! — рявкнул сержант. Брысь в машину!

Федя, руки по швам, шагнул в закрытую дверь, распахнул ее лбом, исчез.

Старуха, сидя за столом, напряженно вгляделась в аггела, спросила:

— Есть хочешь, мил-человек? Садись за стол. Аггел посмотрел на старуху, потом на сержанта.

— Не положено.

— Да ты взгляни на стол, матросик. Осетринка заливная с хреном. Где еще доведется?

Аггел потрогал рукой вздувшийся фингал.

— Не положено.

— Не положено, конечно, — согласился Никодим Петрович. — Но я разрешаю. Можешь врезать стакан.

— Не положено.

— Так, — произнес Никодим Петрович с некоторой досадой. — А как тебя звать, матросик? Документ можешь предъявить? Болтают о тебе разное.

— Не матрос я, а пастух, ежели вникнуть, — неопределенно сказал аггел, поглаживая фингал. — Потомственный пастух.

— Так, — произнес Никодим Петрович. — А документ есть? Аггел оглянулся и, не увидев Фомы Кузьмича, начал интимным завлекательным голосом:

— У одного мытаря в поселке городского типа было стадо послушных овец и одна заблудшая. И вот однажды… — Аггел оглянулся и посмотрел на дверь. — …И вот однажды, не досчитавшись ее в стаде, мытарь возроптал, взял посох, оставил стадо свое и пошел на поиски. И сколь велика была радость его, когда отыскал он заблудшую овцу среди козлищ алчущих. И возблагодарил он Господа за милость сию.

Аггел замолчал и проникновенно посмотрел в заплывшие глаза сержанта.

— Так, — произнес Никодим Петрович и понюхал эклер с марципаном. — Стало быть, документа у тебя нет.

— Я вижу, что ты скверно понял меня, добрый человек. И причиной этого является похмельный синдром и иные заботы. Болит голова?

Никодим Петрович дернулся, случайно откусил эклер, брезгливо выплюнул его, растоптал и злобно взглянул на старуху.

— Голова? Чья голова? Моя голова? — Он шевельнул головой и почувствовал, как тяжелые булыжники переместились в ней и ткнулись в виски.

— Болит? — участливо спросил аггел.

— Побаливает, — сознался сержант.

Аггел возложил длань на пылающий лоб Никодима Петровича.

— А теперь?

Сержант тряхнул головой, еще раз тряхнул и удивленно ухмыльнулся.

— Прошла! Ловко! Ведь надо же! В один момент без всякого рассола. Так и запишем: терапевт. Но документик какой-никакой все же нужен. Паспорт или, скажем, книжка; трудовая из поликлиники.

— Трудовая книжка? — Аггел поправил торбу, одернул тельник, таинственно улыбнулся и начал: — Дошло до меня, что однажды в поселке городского типа случился пожар, и все мытари начали спасать золото, жен, скот и иное имущество. Но один из них пал ниц и взмолился Господу. И Всевышний ниспослал на поселок дождь и погасил пожар.

Никодим Петрович осторожно встряхнул головой, глубоко втянул в себя горячий, как в парилке, воздух, выдохнул облако перегара и занюхал его огрызком эклера.

— Ладно, терапевт. Ступай отсюда. Иди куда знаешь. Свободен.

— Стой! — вдруг сказала старуха. — А про какие иные заботы ты сейчас помянул, мил-человек?

Аггел светло улыбнулся. — Да это я так, к слову. Добрый человек осмысливал всуе, как ему половчее имущество присвоить, за которое подать властям не уплачена. — Аггел небрежно махнул рукой и повернулся к двери. — Дело житейское.

— Стоять! — тихо приказал сержант и выхватил ствол. — У тебя тут погреб есть? — спросил он старуху Извергиль.

— Там с прошлого раза консервы и колбасные изделия.

— Поместится. Колбасу своим скормишь.

— Заморозим. В нем холодильный агрегат работает. Отключить?

— Нет, — отрезал сержант.