Ксения Спынь - Идол

Что делать?

Машенька вошла в квартиру.

В чужую квартиру, что было невероятным происшествием для неё, просто немыслимым событием. Никогда раньше не входила Машенька сама в чужие квартиры. Особенно, если хозяев в них не было.

Ей просто сказали, что надо так, что к такому-то времени ей необходимо быть в такой-то квартире. Сказали милые и надёжные люди — Евгений и Анатолий, знакомые Лёши. Однажды днём они пришли к ней, поздоровались очень вежливо и просили помочь. Это они всё-таки рассказали ей, куда делся её муж, хоть она и не поверила сначала: разве это возможно, что Лёшу арестовали? Но: да, — сказали они, — это действительно так. Они спросили её про рукопись (проклятая рукопись! Машенька так и знала, что рано или поздно он попадёт в неприятности из-за всех этих рукописей), но она ничем не смогла им помочь. Машенька на самом деле не знала, где Лёша держал рукописи, он никогда не показывал ей и, наверно, очень бы рассердился, если бы она спросила. Тогда они нашли сами — вот какие молодцы. Позже они побеседовали с Машенькой — и в самом деле, очень милые люди — расспросили её о жизни. Да всё, как обычно, — удивилась она, — жизнь как жизнь, ничего особенного, примечательного. Они сказали, что будут держать с нею связь, и чтоб она немедленно звонила, если появится что-то угрожающее: незнакомые люди, непонятные послания и прочее. А вчера вечером Евгений сам позвонил ей и сказал: оставаться в квартире опасно. Как так, — не поверила она, — это ведь единственное надёжное место на земле, но он сказал: уже нет. За квартирой, похоже, следят, — сказал он. Возможно, скоро туда придут люди из госслужб, так что лучше бы Машеньке перебраться в другое место — и назвал адрес. Там, — сказал он, — относительно безопасно, потому что за той квартирой следить не будут. А они с Анатолием будут ждать её там.

И вот, первая половина следующего дня, и Машенька вошла в длинные светлые комнаты этой незнакомой квартиры. Когда она пришла, никто её почему-то не встретил, но дверь оказалась не заперта, и она решила войти.

В квартире, наверно, давно никого не было, но казалось, что обитатели покинули своё жилище в нетерпеливой спешке. Стенные шкафы в передней были приоткрыты, потёртый коврик лежал неровными волнами. В одной из боковых комнат стоял такой беспорядок (всё переворочено вверх дном, сдвинутая кровать стоит на боку, выдвинутые ящички комодов вываливаются из своих мест), что Машенька даже побоялась заходить туда: у неё в квартире такой путаницы никогда не было; она прибиралась раньше, чем беспорядок появлялся. Недоумённо и даже немного недовольно покачав головой, она прошла дальше.

Открытая ванная пересохла со временем, здесь не было ни намёка на влажность, но обстановка говорила: это было незапланированно. Изящные бутылочки с шампунем и разными кремами вызывающе стояли на стеклянной полке и бортиках ванны, никто и не думал их убирать.

Машенька не стала заходить. Она бы чувствовала себя неловко в компании столь самозабвенных субъектов. Вместо этого она прошла прямо по коридору — в длинную и светлую комнату.

Что за женщина жила здесь?

Женщина — это чувствовалось очень хорошо. Женщина яркая, гордая, внутренне сильная, стоящая на своём до последнего, с огромными амбициями — эксцентричная особа, какою Машенька никогда не была. Она озадаченно осматривалась по сторонам: сама атмосфера, вызывающая, подобно исчезнувшей обитательнице квартиры, ошеломила Машеньку. Никогда не бывала она в таком окружении, непонятном и чуждом ей, никогда не сталкивалась лицом к лицу со своей полной противоположностью.

Эти высокие шкафы, стоящие бок о бок, узкая кушетка, вытянувшаяся вдоль стены, лёгкая органза занавесок, — всё как будто воспаряло в воздух, растворяясь в дневном свете, что лился через окно и заполнял всё помещение. Машенька оглянулась по сторонам ещё раз с невольным любопытством: она даже не представляла, сколько ещё удивительного скрывается в этой комнате, какие ещё таинственные и странно притягательные вещи можно обнаружить здесь при более близком знакомстве. Евгения и Анатолия всё ещё не было — странно, может, задержались где-нибудь — но Машеньку это не встревожило: конечно же, они придут ещё, они надёжные люди. Она помедлила и, в ожидании их, подошла к низкой тумбе, стоявшей в один ряд со шкафами.

Машенька открыла дверцу. В тумбе оказалась пара изящных туфель на высоком каблуке. Они были очень открыты — из одних ремешков — и казались почти невесомыми, воздушными. В таких бы фее летать над лугом, едва касаясь лёгкими шагами стебельков трав. Машенька даже с некоторым восхищением оглядывала их: так заманчиво было бы надеть на минутку и тоже пройтись, порхая, по комнате, но нет, что вы, она никогда не решится.

Машенька с чуть заметным сожаленьем закрыла тумбу, помедлила ещё немного. Подошла к шкафу и осторожно приоткрыла створку. В полумраке глаза выхватили шейный платок жемчужно-голубого цвета, что мягко обвил висячие плечики поверх какой-то другой тёмной вещи. Ещё один платок — ярко-алый (совсем как флаги в центре Ринордийска, Машенька видела по телевизору) — свесился с подоконника.

Машенька закрыла створку шкафа, но уже не могла остановиться: её тянуло дальше. Что-то двигало ею, чему она не могла сопротивляться, чему даже ей и в голову бы не пришло сопротивляться. Чувствуя себя уже веточкой, уносимой потоком, она подошла к другому шкафу — у противоположной стены, совсем уже высокому, с антресолью. Что там в нём? — она потянула дверь за ручку, но та не поддалась сначала: слишком плотно оказались прижаты друг к другу верх дверцы шкафа и низ — антресоли. Дверца антресоли цеплялась за дверцу шкафа и не давала ей открыться самой по себе.

Осторожно, опасаясь сломать что-нибудь и в то же время не намереваясь прекращать, Машенька упорно потянула ручку на себя. Шкаф начал открываться, вместе с антресолью. Там, наверху, на стыке неподвижной верхней стенки и отходящего ребра дверцы, что-то лежало…

Когда Машенька открыла дверцу, со шкафа упал Его тяжёлый каменный бюст. Он спикировал прямо вниз и проломил Машеньке череп.

Безответно лежала она под распахнутой створкой антресоли, красивая красная кровь растекалась вокруг, а Машенька была совсем спокойна.

— Мы не все пошли, — рассказывал Семён. — Многие… предупреждали, что лучше не стоит. Может, и так, конечно, — произнёс он задумчиво, прикидывая что-то в пространстве наверху, под потолком.

Он смотрел на Семёна, человека напротив, без разбора поглощая поток его речи. Глаза при этом точно так же, без разбора, отмечали деревянный стол, деревянные скамейки, деревянные стены, окно в одной из них. Дневной свет, несмотря на поздний час, ещё не ушёл, хотя и ослабел порядком. Ветра снаружи не было.