Сергей Кузнецов - Живые и взрослые

— Куда тебе! — говорит Федор. — Как ты с рукой своей стрелять будешь?

В самом деле: Гошина правая рука плотно зажата между двух перебинтованных дощечек. Ни спуск нажать, ни даже прицелиться как следует.

— Дайте мне хотя бы один пистолет, — говорит Гоша, — я и левой могу!

— Нет, — отвечает Федор, — с пистолетами я пойду, они мне самому пригодятся. А ты, — кивает он Леве, — бери мое ружье, ложись сюда. Как я выскочу — начинай стрелять. Да смотри, по мне не попади, не то вернусь — урою. Я за рюкзаком — и обратно. Винтовка у меня многозарядная, полуавтоматическая. Стреляй одиночным, экономь патроны. Рассчитай так, чтоб минуты на две хватило.

— А они вас не тронут? — спрашивает Ника.

— Не тронут, на хрен, не тронут, — отвечает Федор, — особенно если твой дружок стрелять хорошо будет.

Федор обводит ребят задумчивым взглядом, качает головой:

— Ну, я пошел.

Его силуэт на секунду появляется в открытом дверном проеме. С пистолетами в руках Федор чем-то похож на Алурина — такой же высокий, крепкий, широкоплечий. «Наверное, оружие определяет человека», — успевает подумать Лева, но дальше думать некогда, потому что Федор уже бежит по улице, Лева старается лучше прицелиться и в оптическом перекрестье видит лица фульчи — искаженные страхом, отчаянием, слепым голодом.

Лица напуганных, несчастных детей.

Вот девочка с порыжевшим от времени бантом в спутанных волосах. «Это как в тире, — говорит себе Лева, — прицелиться — и плавно нажать, вот и все… И не смотреть».

Девочка, взмахнув руками, оседает на землю, Лева наводит винтовку на следующую, невысокую, светловолосую в полосатом платье с воланами. На секунду в кругу оптического прицела появляется набивная кукла — точно такая же была когда-то у Шуры. Лева плавно сгибает палец, пуля входит девочке в левый глаз — словно проваливается в кровавый омут, — и та опрокидывается на спину, выпустив куклу из рук.

Они лежат рядом — залитая кровью девочка и утопающая во мху набивная кукла.

Федор уже на половине пути, стреляя с двух рук, он прокладывает себе дорогу. Фульчи в замешательстве снуют по проулку, но Лева видит — их все больше и больше, они ближе и ближе. Даже если Федор принесет патроны — не поможет, врагов слишком много.

И тогда, забыв, чему его учили в тире, Лева стреляет снова и снова.

Он не смотрит в мертвые лица, он просто стреляет. С каждым выстрелом винтовка толкает в плечо, словно подбадривая. Давай, словно говорит она Леве, покажи им! Ты медленно бегаешь? Ты плохо дерешься? Ты рыжий очкарик, над которым все смеются? Давай стреляй! У тебя осталось мало патронов, мало времени, у тебя нет ни одного шанса? Стреляй!

Черноволосая девочка, пошатываясь, движется наперерез Федору. В окошке прицела Лева видит только затылок и две тонкие косички, торчащие в разные стороны, — точь-в-точь такие, как у Ники в первый день, когда она пришла в их класс. Трогательные, тонкие черные косички.

Стреляй, говорит ему ружье, это вовсе не Ника. У всех девочек такие косички. Стреляй!

Стреляй в то, что ты плохо бегаешь, в то, что ты пропустил олимпиаду, в то, что девочки не любят рыжих очкариков, в то, что ты не спас Зиночку.

Девочка оборачивается, и Лева видит: у нее припухлые губы, круглые щеки, чуть курносый нос — и даже родинка совсем такая же, как у Шуры. Палец замирает на спусковом крючке, он смотрит в мертвое Шурино лицо и видит: у девочки нет глаз, вместо них — пустые кровавые дыры. И струйки крови — словно слезы по бледным щекам.

Стреляй во все, что ты любишь, говорит ему ружье — и Лева отворачивается, чтобы не видеть, как третьим глазом расцветает во лбу пулевое отверстие.

Еще три выстрела — и Федор, с дымящимися пистолетами в руках и с рюкзаком за плечами, снова вбегает в барак.

— Неплохо поработали, — говорит он, — ну, перезарядим пистолеты — и за дело.

Он роется в рюкзаке, и на его лице появляется изумление, потом радость. Мгновение — и в его руках матовый диск с несколькими кольцами.

— Ах, черт! — говорит он.

— Это интердвижок, — поясняет Лева. — Его используют для связи.

— Да знаю уж, — усмехается Федор. — А вы-то сами — умеете тарелочку крутить?

— Немножко умеем, — отвечает Марина.

— Вот и отлично, — кивает Федор, — значит, так: вы, мальчики, берите пистолеты и стреляйте, не жалея патронов. Мне нужно, чтобы мы продержались хотя бы минут десять — и ни одна эта тварь сюда не вломилась. Понятно?

— А потом? — спрашивает Лева.

— А потом — суп с котом, — отвечает Федор. — Суп с хвостом и ушами. Понял?

Они снова идут по лесу, друг за другом. Федор впереди, за ним — Гоша с рукой на перевязи, следом Ника, Лева и Марина.

— Я так и не понял, как Федор это сделал, — говорит Лева.

— Набрал какой-то ник-код, — отвечает Марина, — что-то сказал по-мертвому, вот и все.

— Какой ник-код? Наш? Гошиной мамы? Там же нет других!

— Нет, какой-то другой. Там же буквы есть, он буквами набирал, по памяти.

— Как сказал бы Гоша: «Ух ты!» — говорит Лева, — но я все равно ничего не понимаю. Я стрелял, ну, как мог. Я же не очень хорошо стреляю, у меня зрение плохое. Ну, я стрелял, и Гоша стрелял, левой рукой, тоже не очень метко, но все равно лучше меня. Мы стреляли, а вы сзади вращали это блюдце, и вдруг все фульчи замерли, а потом развернулись и ушли. Буквально пять минут — и все, будто и не было их.

— А ты Федора спросил?

— Ну да. Он ответил: я же шаман, мы, шаманы, и не такое умеем.

— Повезло нам, что мы его встретили, — говорит Марина.

— Наверно, — отвечает Лева, хотя он не так в этом уверен. Слишком уж много совпадений: случайный охотник, случайно оказывается шаманом, который случайно умеет пользоваться интердвижком. И этот охотник-шаман случайно заводит их в место, где на них сначала нападают упыри, а потом — фульчи. И теперь они, как ни в чем не бывало, продолжают дорогу к месту силы, которое — Лева в этом был уже почти уверен — окажется той самой бифуркационной точкой, которую он видел на карте.

Лева снова достает дэдоскоп — рамка вертится все так же быстро, как будто дорога, которой они идут, построена мертвыми. Правда, что тут строить? Никакой дороги, так, тропинка. В другой раз Лева бы обдумал все это как следует, но сегодня так много случилось, что мысли никак не хотят задерживаться.

Он снова идет по литорали рядом с Мариной, солнце освещает ее профиль. Иногда он тихонько, словно случайно, касается Марининой руки, и это помогает идти: они покинули факторию часов пять назад и все это время шли не останавливаясь. Федор идет впереди, задавая темп.