Гоар Маркосян-Каспер - Забудь о прошлом

— Не думаю, чтобы он способен был от этого отвлечься. Видела б ты, какой у него был разочарованный вид, когда он вышел на трап и осмотрелся.

— Конечно! — ядовито сказала Ника. — Он ожидал, что она примчится в порт и сделает сакраментальное предложение души и тела, а ему останется только важно кивнуть. Не на ту напал! — Она снова выглянула в щелку. — Дан! Это невозможно. Надо что-то предпринять!

— Что?

— Что? Черт бы вас, мужчин, подрал! — Ника решительно подошла к столу и сердито распахнула альбом с визитками. Вытащив одну, она вернулась к окну и отдернула занавеску.

— Маран! — крикнула она. — Маран! Держи! — И когда тот поднял голову, кинула ему карточку и сразу же снова задернула занавеску. Впрочем, отойти от просвета она не подумала, и Дан после минутного колебания пристроился за ее спиной.

Маран повертел карточку в руках и сунул в карман. И продолжил свое хождение. Ника в отчаяньи всплеснула руками, и тут Маран наконец решился. Он взял с журнального столика пульт и торопливо набрал код, потом повернулся к экрану. Экран находился прямо под окном, так что сверху его видно не было, зато они могли видеть лицо Марана. Впрочем, он был такой же, как всегда, стоял и смотрел на экран, минуту, две, три, и Дан даже не сумел по его лицу определить момент, когда на вызов ответили. Он стоял молча, и Дан уже усомнился, что ему вообще ответили, когда он спросил:

— Где и когда?

Ответа они не расслышали, но буквально через минуту Маран выключил видеофон и крикнул:

— Дан! Дан, одолжи мне свой флайер!

— Возьми мой, — ответила Ника и немедленно бросила Марану ключи, у Дана возникло даже ощущение, что она держала их чуть ли не в руке. — Ты надолго? Когда тебя ждать? Ночью будешь?

— Нет, — ответил Маран после крошечной паузы.

Когда он вышел из дома, Ника перебежала к окну напротив, выходившему в сад, открыла его и высунулась.

— Иди сюда, быстро! — сказала она, и когда Дан подошел, подвинулась. — Смотри!

Дан выглянул. Флайер стоял в полусотне метров от дома, на посадочной площадке, где его ночью оставила Ника, поленившись завести в гараж, а может, и нарочно, кто ее знает, и Маран, который прошел через холл и спустился с крыльца неспешным шагом, обогнув угол дома, вдруг сорвался с места и побежал по ведущей к площадке дорожке в темпе хорошего спринтера.

Он рванул дверцу, и чуть ли не через несколько секунд флайер взмыл вертикально вверх.

Ника повернулась к Дану и раскрыла объятья.

— Вот теперь, Дани, — сказала она, — я совершенно счастлива.

— Конечно, Маран вполне заслужил немного земного счастья, — сказал Поэт, нежно поглаживая бокал с коньяком. — Земного счастья! Смотри-ка, получился интересный каламбур… Но боюсь, что для него это еще один повод остаться здесь. Он и так не очень-то рвется домой…

— Почему? — спросила Ника.

— Он сердит на бакнов. Ему кажется, что бакны соскучились по войне, и ему это не нравится. Каково? Человек, который одним росчерком пера — в буквальном смысле слова! — вооружил смертоносным оружием всю Торену, возмущен тем, что кто-то не считает это оружие бутафорией. Парадокс? Но таков уж мой друг Маран, и при мысли о том, что он будет творить свои парадоксы на другом конце Вселенной, мне хочется плакать. — Он допил коньяк и протянул бокал Дану. — Налей еще. Придется мне, видно, в самом деле заняться доставкой коньяка на Торену, так, по крайней мере, буду иногда сталкиваться с Мараном здесь.

— Если уж все так скверно, перебирайся и ты сюда, — предложил Дан.

— Что делать бакнианскому поэту вне Бакнии? У меня ведь тоже есть свой наркотик. У вас ваши героические свершения, а у меня мои скромные слушатели. И Старый Зал.

— Ты ведь жаловался, что тебя выдворили из Старого Зала, — заметил Дан.

— Это было давно. — Поэт оживился. — Но в один прекрасный день, или не совсем прекрасный, поскольку это было вскоре после вашего с Мараном отбытия с Торены, приходят в мою штаб-квартиру…

— Наверняка, это бар, — засмеялась Ника.

— Естественно. У Селуны, близ дворца Расти… Помнишь этот бар, Дан? Он мне почти как дом родной, столько с ним связано… Словом, являются молодые, симпатичные парни, наверняка из тех, которые осаждали Крепость, когда мы вызволяли оттуда Марана, и спрашивают, долго ли я еще собираюсь обходить стороной Старый Зал. Я им объясняю, мол, так и так, мне туда дорога заказана, там окопались нынче придворные поэты. А они мне: ты скажи «да», остальное — наша забота. Я, разумеется, говорю: «да». Да, друзья мои, да! Они мне: завтра на закате. И завтра на закате, дорогие мои, я являюсь туда с ситой на плече и надеждой в душе. И что вижу? Народу больше, чем… ну опять-таки тогда, когда мы с тобой взялись освобождать Марана, Дан.

— Я, положим, был только зрителем.

— Пусть так. И эта толпища растекается по наружным лестницам, потом — бабах! Вышибает все двери разом, и Старый Зал взят приступом.

— И тебе за это ничего не сделали?

— Мне?! За что? Я лишь выполнял волю народа. А народ это святое. Правда, у него нет вкуса, но когда он требует, надо подчиняться. Тем более, что в случае неподчинения приходится потом чинить двери. Взять с меня нечего, вся Бакния знает, что на концертах я не зарабатываю ни гроша, так что…

— А почему, собственно, ты не берешь плату? — спросила Ника.

— Разве не абсурдно брать деньги за то, что доставляет тебе удовольствие? Удивительный вы народ, земляне… Они заплатили мне за спасение Марана! Я бы работал на них всю жизнь, чтобы отблагодарить за разрешение принять в этом участие! А они заплатили деньги…

— Погоди, — сказала Ника, — берешь же ты плату за что-либо? Должен ведь ты есть и одеваться. Хотя бы…

— Беру, — вздохнул Поэт. — Меня часто просят записать несколько песен. Вот за это и беру. Ненавижу петь без слушателей. Но не за Старый Зал. А вы, как я понимаю, вдобавок к своему наркотику получаете еще и деньги. И даже Маран.

— Маран, по-моему, толком и не знает, какой у него оклад и сколько на счету, — усмехнулся Дан. — Хотя я не сказал бы, что меня в профессии разведчика привлекает ее высокооплачиваемость. С другой стороны, Земля такое место, где деньги могут понадобиться даже Марану.

— Например, сегодня, — заметила Ника. — Надеюсь, в Бакнии, где приглашают женщины, платят все-таки мужчины?

— Платят мужчины, — согласился Поэт. — Ладно, решено! Я возьму этот гонорар и куплю на него коньяк.

— Ты собираешься принимать коньячные ванны? — улыбнулась Ника.

— Так это много? Черт возьми, как говорит мой друг Дан, а с некоторых пор и Маран. Наверно, как гонорары Мастера в императорские времена? Тогда он кормил всех. Родных, друзей, соседей. Меня с Мараном частенько подкармливал, мы же были молодые, а значит, вечно голодные. Тратил все. После Перелома, когда его книги перестали издавать, оказалось, что у него нет ни гроша.