Андрей Лазарчук - Любовь и свобода

Маркиз с одним из карабинов Охотника — тем, из которого был убит Поль — засел на ферме моста; свой карабин Лимон отдал Пороху, и тот, прихватив секцию Ксимилла, побежал через мост, чтобы найти позицию где-нибудь позади поезда — когда тот остановится перед мостом. А перед мостом он остановится неизбежно, потому что въезд на мост может открыть лишь контролёр весовой платформы, а никаких контролёров в природе не осталось.

Сам Лимон сел на шлагбаум, положил на колени полосатый сигнальный флаг — и стал ждать поезда. Минут пять его мысли по инерции стремительно метались по привычным траекториям: что забыл? чего не сделал? о чём не распорядился? — а потом вдруг стало легко. Потому что, даже если чего-то не сделал и о чём-то забыл, уже поздно метаться. Будет то, что будет.

Откуда-то пришла уверенность, что какое-то громадное колесо судьбы провернулось, скрипя, и теперь та его спица, к которой прилепился сам Лимон и все люди, ставшие ему близкими — теперь эта спица будет только подниматься, вытаскивая их всех из горя, грязи и крови… и будут живы солекопы, целая смена, и у многих бойцов или мелких ребятишек снова появятся отцы. У многих, да… Про себя и Шило он знал твёрдо: ни малейшего шанса. Впрочем, отец всегда говорил, что дети горных стражников в случае чего первыми становятся сиротами — так что готовьтесь. Они и готовились…

Поезд как-то незаметно соткался из дымки: знакомый чёрный мотовоз, пять или шесть светло-серых товарных вагонов, прицепной зелёный пассажирский… нет, сейчас зелёных было два, а перед мотовозом обозначилась платформа — кажется, с орудием… Ну и ладно, подумал Лимон, просто сейчас так принято ездить: в броне и с пушками. Он встал и, высоко подняв над головой оранжево-чёрный флаг аварийного сигнала, медленно пошёл навстречу поезду.

Я заканчеваю своё последнее ис заданых и наверное канчается тут наше всё. А казалось прошло так мало времени.

Потомучто последнее постараюс по порядку.

Мы ещё были в Санатории когда туда прехал Морк Бадл с половиной своего отряда. Морк был выпускник нашей гимназии чего я теперь сильно стыжус. Я не знаю как в гимназии могли воспитать такого скота. И извиняюс перет настоящим скотом что сравнил. И я когда то щитал его хорошим смелым дерским парнем. Я ошибался.

Когда Морк приехал и со своими парнями пошол к нам типа я щас с вами расберусь, командир просто взял и положил их одной очередью, никто сразу и не понял. А потом командир сказал остальным из его отряда что теперь у них новый командир и вообще мы армия поэтому, ничего такого. Дисциплина или расстрел. Они резко поверили хотя, раньше никаких расстрелов не было это, командир на месте придумал. Он вообще всю нашу армию на месте придумал потому, что иначе нас оказывалось меньше чем один на десять а, когда он типа ими нас пополнил то, стало нормально.

А потом командир сам сделал хирургическую операцию нашему бойцу Дину Яррику которому, деревенские засадили картечь. И получилось. А которых командир не успел про оперировать умерли.

И когда Дину пришол в ум он вспомнил что, в шахте могут быть живые солекопы. Мы поехали к шахте. С нами был ещё штаб майор с башни ПБЗ который выжил чудом. Там все остальные погибли от газа. Шахта была запечатана как бы от наводнения. Надо было запустить реактор чтобы, убрать затвор и поднять клеть. Пока мы это делали командир поехал в город чтобы, привести к порядку остальной отряд, там люди всякие. Потом к нам приехали из отряда штаб майора Лобату и сказали что, к городу приближается поезд. Ну и здорово. Потом приехали грузовики с бочками с водой мы думали что, солекопы будут хотеть пить хорошую воду потому, что в шахте вода есть всегда только грязная.

Нам сильно помог Ингджел Пирек который когда то был механик на шахте. Он запустил реактор и запустил машины шахты. Сначало мы подняли гидрозатвор и, оказалось, что клеть поднята. В неё погрузились штаб майор Лобату с фонарями и с ним ещё двое его бойцов и стали спускаться. Клеть спускается почти двадцать минут. Мы ждали очень сильно. Потом она начала подниматься. Поднялась она полная сто двадцать пять человек, все солекопы. Они выбрались и действительно начали много пить. Как был прав командир! У них там внизу было много консервов и сухих галет а, воды было просто мало. Хватало едва едва. Потому что кто то наверху пытался перекрыть вентиляцию и дренаж. Он не смог потому, что механизмы давно не чистили. Благодаря чего солекопы могли кое как дышать внизу и немного воды. По две трети кружки на человека. Потом поднялись ещё сорок и наши кто спускались. И сразу кто мог пошли пешком а остальные на машинах в город. Я зобыл сказать что, у госпожи Арлинды сын был в шахте и вот он вышел. И у некоторых бойцов вышли отцы или братья, только мало потому, что у нас сдесь бойцы дети военных а, военные погибли почти все. Но для шахтинских сегодня большой праздник второе деньрожденье. И ещё Зее Фахт ждала своего отца знала что, не будет но, всёравно ждала. Потом она была очень мужественная. Я горжусь что знаю её. Хотя она из шахтинских. Говорят раньше в шахтах гибли чаще чем на границе или войне. Теперь вышло наоборот.

И мы все отправились в город как можно быстрее.

В городе уже были те которые, приехали на поезде. Комиссар Мемо Грамену и с ним солдаты. Ещё были врачи и другие, а так же продовольствие и еда. Это был спосательный поезд. Мы приехали когда комиссар уже закончил митинг он сказал что, Неизвестные Отцы низвергнуты и теперь можно не петь Славу Отцам на поверках а, мы и не пели. Мы пели Горную Стражу. Я не знаю почему не надо петь Горную Стражу на поверках это классная песня. Теперь у нас не Страна Отцов а Республика Ода. Не знаю лучше это или хуже. Комиссар сказал что, все вопросы к нему, больше никто. И даже хотел нас розоружить. Особенно жаловались деревенские которые успели. Но комиссар сказал что будет разбираться с каждым случаем, когда мы сказали, что не дадим. Ещё он хотел найти господина Рашку и расстроилса когда, узнал. Спрашивал точно ли и кто видел его труп. Я сказал что я видел и сам хоронил. Он очень расстроилса.

Весь день в городе особенно в Шахтах был плач и торжество. А в Военном просто собрались и помянули наших родителей. Мы теперь точно оставались одни хотя, комиссар пришол и говорил что, Республика нас не оставит. Что мы будем учиться и служить и что на нас надежда. Не знаю. Я бы его в отряд не взял хотя, он давний подпольщик и партизан. Но я бы не взял.

Ещё мы долго сидели у Дину. Ему намного лутше он сам встаёт и ходит пока на костылях. К нему все приходят и говорят какой он молодец всех спас а, я вижу, ему грустно. Его отец тоже мог быть в шахте а он взял отпуск и уехал с матерью и сестрёнкой. И теперь надо узнавать всё заново. Но я говорю что, тогда они может быть живы все вместе, а так был бы он один а, остальные умерли, как у всех. Но Дину это не успокаивает.