Александр Карнишин - Ксенос и фобос

   - Вот так и выходит: в первую очередь - те, кто боится сам или те, кто ненавидит все новое, чужое, неизвестное. То есть, стоит какая-то сила над нами будто и выхватывает - там одного, тут десяток, присматривает за порядком. И никто не знает и не понимает. И понять, кстати, совершенно невозможно. Вот, например, когда я муравьев кормлю - откуда они знают, кто кидает им пищу? И когда я их отлавливаю - разве могут они постичь такое?

   - Мы - муравьи?

   - С точки зрения этого непонятного - вполне возможно, что даже и не муравьи, а так, бактерии какие-то.

   - Угу. Болтаем тут о муравьях и бактериях. А город - пустой стоит.

   - Не нуди,- погрозил пальцем Клюев.- Марк, скажите, попытки терактов же были у нас? Это как вписывается?

   - Да, были. Это экстремисты всякие, которые говорили, что город прогневал бога, за то и наказан. Потому и надо, мол, снести его с лица земли. Смыть, то есть. Тут это запросто - взрываешь плотину, и лови волну. Но вы тут на что? Вот и не допустили. А террористы и всякие другие, бандиты и прочее - они же ксенофобы на самом деле. И Зона их...

   - Схавала...

   - Можно и так сказать. Да. Скушала.

   - Ну, так к чему ты разговор-то ведешь?

   Сидорчук сидел и наливался тяжелой скукой до краев, до самых ушей, так что голова клонилась, сгибая шею. Уже который раз впустую они сидели на втором этаже и мололи воздух языками, проговаривая, что все равно ничего не понятно, что куда и как и кто - не ясно, что науке ничего не известно. А Марк этот, ботаник хренов, монотонно бубнил какие-то слова, рассказывал опять и опять о проколах и перенесениях, об экспериментах и о том, как сам он занимался со своими любимыми муравьями. Муравьи у него любимцы... Формика... Они красные и кусачие. Они бегают по муравейнику, издали похоже, как будто он кипит. Если кинуть банан сверху - вскипает красная пена. А если такой красный, с жесткими лапками, вскарабкается по черному берцу на штанину, потом поднимется, как альпинист, все выше и выше...

   Черт, он кусается!

   Сидорчук махнул внезапно потяжелевшей рукой, чтобы сбить, раздавить вцепившегося клещом в шею огромного муравья. Но рука не поднялась выше плеча, а снова безвольно упала на стол. И за рукой на стол с деревянным стуком опустилась его голова.

   Только этого стука он уже не слышал.

***

   Темнота была лучше. В темноте не болела голова, и не слезились глаза. В зубы стукнул холодный край жестяной кружки, полилось в рот что-то кислое, проливаясь по щеке на грудь:

   - Ну-ка... Вот так, вот и хорошо...

   - Виктор, ты как?

   Как же светло! Больно же глазам! Больно! Он шевельнул губами, тяжелыми, как после заморозки у стоматолога:

   - Шторы...

   - Шторы прикройте, свет слишком яркий!

   - Ну, что? Как?

   Медленно проявлялось окружающее. Это кабинет. На втором этаже, у командира. Вот Клюев. Сзади, похоже, врач - это его белый рукав мелькает. Вон Кудряшов сидит. Витька вернулся на днях. Это хорошо. Где ученый? Он тут про муравьев...

   Тошнота подкатилась к горлу, но тут же подсунули кружку, и он уже сам отпил прохладного кислого питья. Лимонный сок, что ли?

   Попытался поднять руки, взять кружку, но даже пошевелить ими не смог. Глянул искоса, наклонив голову. Знакомо. Скотч малярный. В несколько слоев - хрен кто порвет. Только если ножом. И ноги - тоже примотали. Вот ведь, спецы какие. И укололи так аккуратно, суки...

   Сидорчук откинул голову на спинку высокого тяжелого стула и улыбнулся в обращенные к нему лица:

   - Ну? Теперь что, дорогие мои бывшие друзья-товарищи?

   Глаза уже привыкли к легкому сумраку, и он убедился, что даже связанного - они боятся. Или хотя бы побаиваются, осторожничают, стараются, чтобы между ними был стол. Дураки. Он же не ниндзя какой-нибудь. Взглядом пепельницами не кидается.

   - Давайте уж поскорее, что ли. А то как-то мне сегодня неуютно. Не пойму с чего.

   - Спасибо, вы можете идти,- кивнул Клюев врачу.- Пусть там ребята мои постоят, никого пока не пускают.

   Когда дверь за врачом закрылась, он еще вдогонку щелкнул ключом в замке, и снова вернулся на свое место - напротив Кудряшова, в торце длинного стола.

   Точно, боятся они. На самую дальнюю дистанцию. Даже не напротив. Ну-ну. Будем, значит, разговаривать? Разговаривать - это не драться и не стрелять. Это для здоровья не вредно.

   - Ты тут придремал, похоже, Вить...

   Они ждут реакции? Ну, подождем вместе.

   - ...И не слышал, к какой мысли мы тут пришли. Коллективно.

   Пауза. Ну, театр просто.

   - Понимаешь, вот муравьи все эти, бактерии и прочее. Они же не просто так сам по себе эксперимент. За ним же наблюдают. Вот Марк, например, банку с муравьями уволок, выпустил у себя где-то, а потом опять к муравейнику - и следит, контролирует, пытается зависимости вывести...

   - Вы меня опять усыпить хотите своей наукой? Я же на голову еще слаб. Отравлен я, понимаете? Так что - короче, Склифосовский!

   - Так я и объясняю же! Вот кто-то, предположим, опыт проводит. Ну, к этому все ближе получается. И кто-то должен следить, сидеть тут и следить, что и как!

   - Ага. Допустим, значит, ты пришелец жукоглазый... И - что?

   - А то, что вот ты и есть этот пришелец,- спокойно припечатал Клюев.

   Сидорчук поднял брови повыше, сморщив лоб, посмотрел, не понимая, на скотч, удерживающий руки на подлокотниках. Пошевелил плечами, показывая, что - не шевелится ничего, хорошо приклеено. И он, мол, этим очень удивлен. Но он и правда был просто ошарашен:

   - С ума сошли все, что ли? Перегрелись по зимнему времени?

   - Может быть, может быть. Это и выясняем... Ты лучше скажи мне, что там, в городе?

   - Трудятся в городе, все как положено.

   - А кем - положено? Скажи мне, Виктор, кем это положено? Что это за чрезвычайная ситуация такая, когда народ ходит на смену, самостоятельно поддерживает режим дня, выходит в патрули, дружинит тут, за порядком следит? Что за идиотизм повседневности чрезвычайной?

   - Не понял...

   - Да ладно! Не понял. А, скажем, собак ты в городе давно видел? И не удивлялся, поди, что собак нет?

   - Собак? Так я даже жил с собаками! Все же знают!

   - Вот что брали мы тебя от собачьей стаи - точно знаю. А еще знаю, что собак в городе теперь нет. Ни тех, кто вокруг заводов кормился, ни в переходах подземных, ни на свалках - нет собак. И кошек, кстати, тоже.

   - Так, кошки, известное дело - умницы,- усмехнулся Сидорчук.

   У него кошек не было никогда, потому что все время в разъездах, в командировках. Но у друзей общался с мягкими пушистыми урчащими когтистыми. Бывало. Тепло с ними.