Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение

Она остановилась. И неожиданно повернулась. Метрах в десяти на переходе перед «зеброй» стоят три женщины и сгорбленный мужчина в возрасте. У киоска «Овощи-фрукты» парень в серой футболке заинтересованно смотрит на ценники и что-то спрашивает у продавца. Полная женщина с набитой полиэтиленовой «майкой» вперевалку приближается к ней.

Мария Давидовна вздохнула. И пошла дальше.

Так вот она и жила. Уже дней пять. Вроде он рядом, но никак себя не выдает. Возможно, его нет ни здесь, ни в городе, ни даже в этой стране. А, может, это уже паранойя, и кому как не ей знать об этом.

И еще один пустячок, о котором она внезапно подумала — после первого убийства она ни разу не вспомнила о своей канцерофобии. Она перестала каждое утро и каждый вечер щупать свои молочные железы, словно эта ужасная проблема испарилась вместе с возвращением доктора Ахтина. Она ночью крепко спала и не видела кошмарные сновидения. Утром она с удовольствием шла на работу, словно каждый прожитый день приближал её к нему, а впереди была долгая беззаботная и счастливая жизнь.

— Сегодня же посмотрю на грудь, — сказала она себе решительно, — а завтра пойду и сдам кровь на онкомаркеры.

В супермаркете она взяла батон с кунжутом, помидоры, оливковое масло и красное вино. То, которое она любила — испанское полусладкое. На кассе задумчиво посмотрела на стойку с сигаретами, взглядом вычленив из цветных коробочек свою марку, но пересилила себя.

Дома нарезала салат, налила вино в бокал и в тишине своей кухни стала кушать, вспоминая прошлый год.

По новостям центральных телеканалов она следила за предвыборной гонкой в США. Она хотела, чтобы Демократическая Партия выдвинула кандидатом женщину, и тогда предсказание Парашистая точно не сбудется, потому что президентом станет или женщина, или, как обычно, белый мужчина, но — в прошлом месяце Хиллари Клинтон отошла в сторону, уступив место негру. Нет, правильно говорить — афроамериканцу. Хотя, нет, и так неправильно.

Выборы сорок четвертого президента будут в ноябре этого года, и это будет выбор между белым и другим. И если победит последний, то сбудется первое предсказание Парашистая.

Мария Давидовна ни на секунду не сомневалась в реальности странных рукописных строчек на листе бумаги, который она получила в письме. И всеми силами души желала, чтобы эти предсказания не сбылись.

Доев салат, она вместе с бутылкой и снова наполненным бокалом переместилась в комнату и включила телевизор. Восемь часов вечера — время вечерних новостей. Она сидела на диване, смотрела на экран, не замечая смену кадров, и маленькими глотками пила терпкий напиток. На столике лежал карандашный рисунок. В тот день после встречи с майором она достала его и сейчас почти постоянно возвращалась к нему взглядом. Задавая себе все те же вопросы.

Он видит то, что другим неведомо?

Для чего ему эти знания и как он их использует?

Почему он изобразил себя именно таким?

Ни тогда, ни сейчас у неё нет ответов.

Мария Давидовна часто вспоминала их встречи в тюремной больнице. Вспоминала рассказ про маленького мальчика, пьяный отец которого уснул в сугробе, а он с новогодней елочкой шел по темному лесу. Что-то в этом было. Или она не поняла, что Михаил Борисович хотел сказать ей этим рассказом, или он что-то не сказал. Нет, он не соврал, он просто умолчал, не договорив до конца. Она часто сталкивалась в своей практике со случаями, когда больной человек приукрашивает действительность, изменяя реальность так, как нужно больному сознанию. Или, рассказывая свою историю, опускает очень важные моменты, словно их и не было. Она, как врач-психиатр, должна и могла это заметить. И сразу в том разговоре или в следующий раз уточнить это, заострив внимание пациента, но сразу не удалось, а потом не сложилось. И только некоторое время спустя она вернулась в мыслях к этой истории и поняла, что пропустила что-то важное.

Что-то, что уже нельзя вернуть.

Открытые ладони рук, поднятые вверх.

Слегка прищуренный взгляд.

Тонко сжатые губы.

— Я люблю тебя, Михаил Борисович Ахтин, — тихо пробормотала она рисунку.

И отвела набухшие слезами глаза от изображения. Налила в бокал третий раз. Поднесла его к губам. Сделала глоток. И услышала голос диктора. Это были уже местные новости, которые шли сразу за программой «Вести».

«… изнасилованная и убитая с особой жестокостью девушка вчера была найдена на окраине города. Как стало известно нашему корреспонденты из неофициальных источников, это уже второй случай за последние дни. Официальные источники никак не комментируют происходящее, но учитывая серийные убийства прошлых лет, можно предположить, что это только начало. Наша редакция будет следить за происходящим в городе. Теперь к другим новостям».

Мария Давидовна закашлялась, поперхнувшись вином. Поставила бокал на стол. Стерла слезы с глаз. И, протянув руку к сумочке, достала телефон.

— Иван Викторович, добрый вечер.

— Да, я согласна с вами, что вечер совсем не добрый.

— Было второе убийство, а вы мне об этом не сообщили.

— То есть как, не имею никакого отношения?

— Иван Викторович, вы ошибаетесь, это не Парашистай!

Нажав на красную кнопку телефона, Мария Давидовна отложила его и стала смотреть на бутылку вина, не видя её. Майор сказал ей, что она не имеет никакого отношения к следствию, что он совершенно не обязан что-либо сообщать постороннему человеку, и, самое главное, он так и не услышал её крик о том, что эти убийства совершает не Парашистай.

Мария Давидовна закрыла глаза и мысленно представила горящую свечу. Она держит её в руках, и горячий воск, капля за каплей, медленно стекает на кожу. Тепло воска согревает тело, отпуская застывшее напряжение. Расслабляя замершее в напряжении тело.

Она открыла глаза и грустно посмотрела на экран телевизора, где начиналась очередная серия бесконечной мыльной оперы.

Время застыло аморфной массой бессмысленного существования.

Я сижу за столом. Смотрю, как Семен дрожащей рукой разливает самогон по стаканам. Лида достает из банки соленые огурцы. На столе в тарелках нарезанный кусками черный хлеб, помидоры и сало. Соль в солонке.

Тело пьяного Ивана лежит на старой скрипящей тахте, придвинутой к печи. Он сипло храпит. Пропитанный кровью половик вынесен на улицу, волосы и сгустки крови со стола убраны, словно ничего и не было.

— Ну, давай, Василий, за выздоровление нашего многострадального пациента, — Семен кивает на спящее тело и поднимает свой стакан. Недавно он помогал мне, и сейчас чувствует свою причастность к таинству врачевания, чем очень гордится.