Игорь Удачин - Ковчег

…Долго, сбившись с дороги, брел он по темному, шуршащему лесу. Сизый холод застыл на хвое огромных сосен, черными макушками цепляющихся за набежавшие тучи. Порой мерещилось, что кто-то идет следом. Становилось жутко, и Занудин ускорял шаг, отчего все чаще и очень больно натыкался на сучья. Но вот деревья впереди словно расступились. Как в полусне раздались величественные раскаты органной музыки. Они приблизились, пронизывая мрак — и тут же смолкли…

«Ковчег» показался ему простеньким приземистым строеньицем, похожим, скорее, на таверну; в лучшем случае — на здание администрации в дикой колониальной стране. Но когда в поисках входа Занудин принялся обходить его вокруг — лоб покрылся испариной! Периметр здания внушал бесовскую веру в свою нескончаемость… непомерность… Даже сейчас — вспоминая — сложно описать то странное ощущение. Стена только и делала, что убегала в темноту. Занавешенные окна копировали друг друга. Разыгрывался таинственный и мрачный спектакль пространственной иллюзии. Занудин начинал интуитивно догадываться, что чувствует белка в колесе, старания которой смешны и напрасны, как бы резва она ни была.

Чемоданы в конце концов безвольно упали к ногам. Занудин остановился, чтобы перевести дух. Щелкнул зажигалкой, закурил — и поперхнулся с первой же затяжкой, словно дым попал не в то горло. Вот она, черт подери, дверь, перед самым его носом — хотя Занудин дал бы руку на отсечение, что пять секунд назад ее не было! Над головой бесшумно покачивалась вывеска, извещающая о том, что он перед входом в гостиницу. Бог ты мой. Через считанные минуты Занудин стал «ковчеговским» постояльцем…

Все, о чем призадумался сейчас Занудин, было сумбурно, как сам первородный хаос. Впрочем, стоит ли отдавать дань каждой навеваемой мысли, если и так совершенно сбит с толку и мыслей этих плодящееся множество, запущенная волна, из которой стихия с течением времени грозится вздыбить девятый вал?! Несчастный Занудин выглядел как никогда бледно. Несколько раз проведя по губе ногтем, ни с того ни с сего принялся его грызть (чего раньше за собой не замечал). Все труднее и труднее становилось совладать с грузом непростых дум натощак.

Но любая пытка рано или поздно заканчивается. Веселым туканьем семенящих шажков напомнил о себе карлик. Наконец-то! В руках коротышки подрагивал поднос с обеденными приборами, а на лице зияло подобие услужливой улыбки. Встав на цыпочки, он не без труда водрузил ароматные кушанья на стол.

— Выглядит аппетитно, Даун, — отозвался Занудин. Тех мыслей, что мучили его минуту назад, уж не было и в помине.

— Суп из чернослива, запеканка рисовая с мясом, овощной пирог, сладкий картофель под соусом, икорочка, жульен, чай с блинчиками…

— Благодарю.

Стоило Дауну отойти на два шага в сторону, Занудин моментально растерял все рамки приличия. Вилка и нож оказались на столе лишними — в ход пошли руки. Рот и щеки, набитые снедью, превратились в устрашающий молотильно-жевательный агрегат. Ах, каким зверски голодным он себя чувствовал!

А уже через пять минут от количества съеденного Занудину сделалось дурно. Он осторожно откинулся на спинку стула, слезящиеся глаза уставились в потолок. Меньше всего в подобном состоянии он желал чьего бы то ни было общества, но как раз в этот момент, сверкая линзами очков, в холле нарисовался Поэт.

— Принеси-ка мне стакан крепкого коктейля, Даун, — раздался его неприятно-резкий и капризный голос.

— Сам принесешь, — пробурчал Даун и на всякий случай поспешно ретировался.

Поэт густо покраснел, после чего исчез за желтой дверью под лестницей (вероятно, там размещалась кухня, винная комната или что-то в этом роде). Через какое-то время он вновь очутился в холле со стаканом в руке. Будучи не самым искусным притворщиком, встал как вкопанный — только что, мол, заметил Занудина.

— Трапезничаете?

— Уже оттрапезничал… вроде… гбр-р… — вырвавшаяся отрыжка заставила Занудина испытать неловкость, но по крайней мере принесла ощутимое физическое облегчение.

— Чревоугодие, батенька, скверная штука, скажу я вам, — о чем-то поразмыслив, Поэт шагнул вперед, выдвинул для себя стул и присел рядом с Занудиным. — Балуя желудок, оно незаметно порабощает наш дух.

Занудин тяжело вздохнул и не торопясь приступил к чаю с блинчиками. Чувство, что Поэт вряд ли теперь оставит его в покое, превращалось в убеждение.

— Я, вот ведь как, только что столкнулся нос к носу с дядюшкой Ноем, и он поведал о сделанном вам предложении задержаться в «Ковчеге». И как вы на это посмотрели, позвольте поинтересоваться?

Занудин опустил чашку на блюдце и бросил взгляд в сторону Поэта — тот, сощурив глаза, жадно хлебал свой алкогольный коктейль.

— А что, — сам с собою продолжил Поэт, убрав стакан от лица и облизываясь, — действительно, оставайтесь, Занудин. У вас, батенька, только не обижайтесь, загнанный вид какой-то. Вам определенно нужен отдых, этакая внеплановая остановка. Будет полезно подумать, оглянуться, посвятить время неким, что ли, выводам. Куда в нашей жизни опаздывать, кроме как на собственные похороны?

— Возможно, вы правы, — сухо ответил Занудин.

— Конечно же я прав! — Поэт сделался жутко веселым, а спустя мгновение напустил на себя серьезно-участливый вид. — А ведь и не так хочется оглядываться назад, верно? Много такого, о чем лучше не будить воспоминаний? О да. Мне ли вас не понять. Позвольте притязать на то, что с любыми вашими ощущениями когда-нибудь и я имел схожие. Все мы из одного теста, пока не копаешь чересчур глубоко. И можем удовлетвориться этими параллелями, поддержать друг друга, если есть нужда. А нет — так и нет. Но все-таки! Чем вы раньше-то занимались? Каким, тык-скать, воздухом дышали? Поведайте!

Признаться, давно не сиживал Занудин вот так, как сейчас, за столом с человеком, которому было бы интересно его выслушать. Занудин привык к одиночеству, к унылому и унизительному собеседнику по имени Я-САМ… Ох и страшная это привычка, и нужен только повод, только чье-то легкомысленное шепотное приглашение, чтобы ей изменить! Невнятное раздражение уступило место ластящейся, ветреной грусти. Сердитые складки на лице Занудина разгладились. Взгляд заметно оттаял.

— Чем… чем же я занимался… — вслух задумался Занудин. — Пытался не сойти с ума, утопая в бумажной рутине — вот чем… С выбором дело обстояло худо. Для творческой профессии я всегда был слишком забит и неамбициозен. Для руководящей — не хватало твердости. Для коммерции — хватки, инициативы…

— Были конторской крысой, значит? — булькнув напитком, вставил Поэт.