Эдвард Лернер - «Если», 2002 № 01

Ривелл лежал на спине и глядел в потолок. Он не мог отделаться от мысли: «Я не предполагал, что мне будет так плохо… Я не знал, что мне будет так плохо…»

В своем воображении он написал толстой черной кистью на белом потолке: «Я не предполагал, что мне будет так плохо…»

— Ривелл!

Заключенный чуть повернул голову и увидел, что у постели остановился Уордмен. Он смотрел на Уордмена и молчал.

— Мне доложили, что вы проснулись, — сказал Уордмен.

Ривелл ждал.

— В первый же день, когда вас сюда привезли, я предупредил, что лучше не пытаться бежать от нас.

— Не извиняйтесь, — ответил Ривелл. — Вы не виноваты. Вы делали то, что вам положено делать, а я делаю то, что положено делать мне.

— Разве я в чем-то виноват? — удивился Уордмен. — Из-за чего же мне следует испытывать неловкость?

Ривелл поглядел в потолок, но слова, которые он мысленно написал там минуту назад, исчезли. Как жаль, что нет пера и бумаги! Слова лились из него, словно вода сквозь сито. Ему так нужна была бумага, чтобы запечатлеть их! Он спросил:

— Мне дадут бумагу и ручку?

— Чтобы вы снова испражнялись непристойностями? Да ни в коем случае!

— Ни в коем случае, — повторил Ривелл.

Он закрыл глаза и увидел, как слова уплывают от него. Человек не может одновременно творить и заучивать. Ривелл давно уже выбрал творчество. Но сейчас ему невозможно запечатлеть на бумаге свои стихи. Поэтому они вытекали из мозга и ржавели где-то в холодном мире: «Боль по каплям, как капель. Жить успеешь, так успей. Мы узнаем поутру, ты живи, а я умру…»

— Боль пройдет, — пообещал Уордмен. — Прошло уже три дня. Пора бы ей и утихнуть.

— Она вернется, — ответил Ривелл. Он открыл глаза и написал слова на потолке: «Она обязательно вернется».

— Не говорите глупостей, — отрезал Уордмен. — Она никогда не вернется, если вы не вздумаете бежать снова.

Ривелл ничего не ответил.

Уордмен ждал, намек на улыбку касался его губ. Затем он нахмурился:

— Вы не убежите.

Ривелл посмотрел на него с некоторым удивлением:

— Разумеется, я убегу, — сказал он.

— Никто не пробовал бежать дважды.

— А я буду пробовать. Неужели вы не понимаете? Я никогда не сдамся. Я не перестану рваться к свободе, я не перестану жить. Я не перестану верить в то, ради чего живу. Вам придется с этим смириться.

Уордмен покачал головой:

— Вы намерены вновь пройти через это?

— Вновь и вновь.

— Это блеф. — Уордмен в сердцах взмахнул рукой перед лицом Ривелла. — И если вы пожелаете умереть, я вам мешать не стану. Вы знаете, что подохнете там, если мы не притащим вас обратно?

— Это тоже выход, — согласился Ривелл.

— Ах вы этого хотите! Так давайте, бегите, и я никого не буду за вами посылать. Обещаю вам.

— Значит, вы проиграете, — произнес Ривелл. Он в упор смотрел в напряженное злое лицо Уордмена. — Вы проиграете на нашем же поле. Вы считаете, что ваш датчик заставит меня сидеть в тюрьме, то есть заставит меня прекратить быть самим собой. А я говорю заблуждаетесь! До тех пор, пока я буду повторять попытки побега, вы будете терпеть поражение, а если ваш датчик меня убьет, вы проиграете навсегда и окончательно.

— Вы что, думаете, это игра? — Уордмен сжал кулаки.

— Конечно, игра, — ответил Ривелл. — И вы придумали ее правила.

— Вы сошли с ума! — закричал Уордмен. — Вам здесь не место. Вам место в сумасшедшем доме.

Он кинулся к двери.

— И это тоже ваше поражение! — крикнул вслед Ривелл. Уордмен не слышал. Он хлопнул дверью и исчез.

Ривелл откинулся на подушку.

Оставшись один, он мог погрузиться в свои страхи. Он боялся датчика и тем более теперь, когда уже знал, что тот может с ним сделать. Страх был так велик, что Ривелла тошнило. Но рядом присутствовал другой страх, куда менее реальный, но не уступавший страху примитивному. Нет, он был сильней. Он заставлял Ривелла повторить попытку.

— Но я же не знал, что мне будет так плохо! — прошептал он. Он снова написал фразу на потолке, только на этот раз красной кистью.

Уордмен знал, когда Ривелл выйдет из изолятора, и специально подошел в этот момент к двери. Ривелл похудел и, пожалуй, постарел.

Он прикрыл ладонью глаза от солнца, поглядел на Уордмена и произнес:

— Прощайте, Уордмен.

И зашагал к востоку.

Уордмен ему не поверил.

— Вы блефуете, Ривелл, — сказал он.

Но Ривелл не останавливался.

Уордмен не мог бы вспомнить момента в жизни, когда он был так взбешен. Ему хотелось догнать мерзавца и задушить собственными руками. Но тюремщик сжал пальцы в кулаки и стал уговаривать себя, что он разумный человек, рациональный человек, гуманный человек. Так же, как разумен, рационален и гуманен был «Страж». Он требовал лишь покорности, так же, как и сам Уордмен. «Страж» и Уордмен наказывали лишь безумцев, подобных Ривеллу. Ривелл был антисоциален, саморазрушителен, и его следовало проучить. Для его же блага, как и для блага общества.

— Вы что, надеетесь отсюда выкарабкаться? — завопил Уордмен. Он сверлил взглядом спину Ривелла.

— Я никого за вами не пошлю! Вам придется ползти обратно самому!

Он стоял неподвижно, глядя, как Ривелл покидает пределы территории, как нетвердым шагом плетется к деревьям, схватившись руками за живот и склонив голову. Затем Уордмен повернулся и ушел к себе в кабинет, где принялся за месячный доклад: всего две попытки бегства за отчетный период — и обе неудачные.

Раза два или три он бросал взгляд в окно.

В первый раз он увидел Ривелла далеко в поле. Несчастный на четвереньках полз к лесу. В следующий раз он не увидел Ривелла, но услышал его душераздирающий крик. После этого Уордмену было нелегко сконцентрировать внимание на докладе.

Позже, к вечеру, он покинул здание.

Крики Ривелла порой доносились из леса, были слабоуловимыми, однако не прекращались. Уордмен слушал, сжимая и разжимая кулаки. Он заставлял себя не жалеть этого преступника.

Для блага самого Ривелла его надо как следует проучить.

Вскоре к начальнику тюрьмы подошел дежурный врач и сказал:

— Мистер Уордмен, пора принести его обратно.

Уордмен кивнул.

— Знаю, знаю. Но я хочу убедиться, что он усвоил урок.

— Господи, да вы послушайте!

Уордмен не хотел встречаться взглядом с доктором.

— Хорошо, тащите его обратно.

Когда доктор отошел, крики прекратились.

Уордмен прислушался. Тишина.

Доктор побежал за санитарами.

Ривелл лежал и кричал.

Он не чувствовал ничего, кроме боли и потребности кричать.