Владислав Крапивин - Тополята

– Дед-Сергей звонил из Заводоохтинска. Передает привет, – сказал Шурик. – Он вчера дописал свою книгу…

– А мама написала статью, – сказал Егорка. – Про то, что случилось на Косе. И как ребята воевали… Только Владика называть не стала, чтобы всякие опекунские тетки про него не узнали. А то начнут искать…

– Они могут… – сразу помрачнел Кабул.

– Фиг им, – сказал Тенька. – Виталя обещал, что Институт Владика не отдаст…

Приоткрылась дверь, тетенька с высокой прической под накрахмаленной шапочкой (кажется, Роза Викторовна) строго спросила:

– Кто здесь Ресницын?

Тенька вскочил, одернул майку.

– Идем. Тебя хочет видеть Эсфирь Львовна…

«А че я сделал?» – чуть не сказал Тенька. Растерянно глянул на приятелей и пошел, хлопая растоптанными босоножками.

Эсфирь Львовна в своем кабинете сидела в кресле под лопухастым деревом. На другое такое же кресло показала оробевшему гостю:

– Садись… Тень…

Он сел на мягкий краешек, боязливо скрестил ноги (одна – ободранная, другая все еще в белой обмотке). «Что случилось-то?»

– Я хочу спросить… Вспомни. Тебе ничего не говорит фамилия Свирелкин?

– Не-е…

– Владик никогда не упоминал ее? Хотя бы мимоходом?

– Н… нет. Я не помню… Нет, при мне он точно не упоминал… А что?

– Такое дело… Мне кажется, фамилия может иметь отношение к его давнему детству…

– Ну… а вы спросили бы у него самого, – осторожно посоветовал Тенька.

– Спрашивала. Не помнит. Но… младенческая память, она такая… Что-то мелькнет в ней, и ребенок может даже это высказать, а потом забывает начисто… Вот я и собираю крупицы. На всякий случай…

«А зачем?» – хотел спросить Тенька, но не посмел.

Эсфирь Львовна постукала толстыми пальцами по кадке дерева.

– Я тебе объясню… Когда Владик рассказывал про Свира, он упомянул, что это имя у него вспомнилось, как буквы на розовой ленте… А я вспомнила, что новорожденным детям иногда надевают клеенчатые браслетики с их именем и фамилией… Такое могло застрять в памяти малыша… как говорится, на уровне подсознания…

Тенька не выдержал:

– А почему именно Свирелкин? А не по-другому как-нибудь?

– Это, Тень, отдельный разговор… потом…

– А почему вы про это… мне?

Она сказала то ли в шутку, то ли по правде:

– Потому что ты касался Колеса Гироскопа…

– Ой… А откуда вы знаете?

– «Оттуда», – улыбнулась она. – Тенька Ресницын, ты пока никому не говори про наш разговор. Хорошо? А ребятам скажи, что беседовали о здоровье Владика…

Тенька старательно покивал. А Шурику, Егорке и Кабулу объяснил:

– Она просила, чтобы мы не утомляли больного. Потому что дело идет на поправку, но еще заметна слабость…

Ночью Теньке снова приснился небоскреб. Сон был похож на тот, прежний, когда Тенька гонялся за красным коньком, выбрался на верхнюю площадку и прыгнул. Теньке казалось, что нынче Свир удрал от Кабула, из палаты, и тот может снова тяжко заболеть. Надо было догнать лошадку и вернуть хозяину. Однако Свир оказался неуловим. А Тенька опять попал на верхнюю площадку небоскреба.

Синее пространство виделось громадным и размытым – и город, и небо. Некогда было любоваться просторами. Тенька догадался, что Свир ускакал вниз и теперь бродит где-то в окрестностях Зуба. И Теньке тоже надо было спешить вниз. И не требовался никакой парашют! Можно было раскинуть руки и достичь земли в ровном безбоязненном планировании.

И Тенька раскинул. И прыгнул с перил.

…Не было полета! Теньку охватила жуть стремительного падения! Он закричал, но встречный воздух забил его крик в горло, как деревянную затычку. И не было спасительных пузырей с парусами. А земля неслась навстречу – беспощадная, неживая. Асфальт и бетон…

Тенька проснулся до удара о землю. И с минуту лежал, часто дыша и всхлипывая. Потом заставил себя подняться, на дрожащих ногах выбрался на балкон.

Воздух все еще не остыл от зноя, Теньку облепила духота. Середина лета прошла, небо теперь было темным. Звезды в нем торчали, как тусклые гвоздики. А в городе – ни одного огонька. Тенька взялся за перила и глянул вниз. Пустота оттолкнула его, не было безбоязненной готовности поиграть с широким пространством, сделаться его частичкой.

Тенька понял, что бесстрашие перед высотой ушло от него…

Почему?

«За что? – спросил он сам не зная кого. – Я же ничего плохого не сделал!»

Он не спал до утра. Утром снова вышел на балкон, и высота опять отгородилась от него тугой боязнью.

Тенька сказал, что ему нездоровится (наверно, от жары) и весь день пролежал в комнате с самодельным вентилятором, который быстренько соорудил отец. Позвонил Кабулу, что сегодня не придет, потому что «совсем сварился».

Да, теперь у них была постоянная связь. Для Кабула отыскал в своем хозяйстве простенькую «Нокию» Виталя. Теньке отдал свой старый мобильник отец – вместо раздавленного, – а «симку» вставили прежнюю… Но сейчас не хотелось ни с кем говорить.

На следующее утро Тенька опять вышел на балкон и понял, что прежнего бесстрашия лишился навсегда.

Мама и отец ушли на работу. «Не вздумай болтаться где-то целый день, а то снова влипнешь в историю. И не забудь пообедать». Тенька машинально сказал «ага», посидел с полчаса за компьютером. Посмотрел фоторепортаж, как под столицей, в районе Речного порта, неизвестные типы в масках вырубают заповедный лес, а доблестные ментухаи хватают и тащат за решетку защитников этого леса. «Все везде одинаково», – подумал он. И вышел из дома.

У подъезда он заметил кучку мусора, до которой еще не добрался бдительный Виталя. Сверху валялась плоская щепка, а на ней…

На щепке лежал кверху брюхом рыжий, чудовищно усатый таракан и шевелил скрюченными лапами. Похоже, что издыхал.

Теньку толчком ужаса отнесло на два метра. Он поднялся с четверенек и приготовился дать стрекача. И… не дал.

Если он стал бояться высоты, то нельзя давать волю и другим страхам. Следовало найти другую щепку и прихлопнуть ею чудовище. Чтобы зловредные твари не плодились на планете! Но…

Они ведь и не плодились. Наоборот, исчезали. Об этом даже телепередача была. Исчезала целая порода существ, которые гораздо древнее человечества. И, может быть, этот бедняга был одним из последних…

Дальше Тенька стал делать то, что, с точки зрения здравого смысла, было бредом.

Он скрутил в себе ужас и отвращение. Нашел обрывок газеты и щепкой передвинул на него полудохлое насекомое. Загнул края обрывка так, что получился конвертик.

Оттопыривая руку с конвертиком, Тенька поспешил в Кокпит. Боязливой рысцой. Дверь была открыта, но Витали в дворницкой не оказалось – видать, вышел на минуту. Может, и к лучшему! Тенька положил конвертик на пол, оттянул на себя тяжеленную крышку люка, ведущего в подвалы, подпер ее поленом. Ухватил завернутого таракана двумя пальчиками (жуть все-таки!) и свалился через люк в зябкость подземелья. И пошел туда, где тихо и неумолимо двигался обод Колеса.