Генри Олди - Крепость души моей

Ему мало было заполучить полено. Он хотел вырезать из полена Буратино.

– Расслабься, – я чокнулся с мужем бывшей краем бокала. – Я им ничего не предлагал. Будь моя воля, я бы к ним вообще не ходил. Ты же знаешь, мне легче сгореть, чем договариваться. Считай, что мне просто повезло. Нам повезло.

– Врешь, – уверенно сказал он. – Не хочешь говорить.

Я сгреб его за шкирку и притянул к себе. Уперся лбом в лоб:

– Мудила. Упрямый мудила. Ну, врежь мне!

– Иди в задницу, – буркнул он.

– Врежь!

Моя слюна забрызгала ему лицо. Он не отстранился.

– Хороший ты парень, – сказал он. – Ты знай, я твой должник. Мы все тебе должны по жизни. Я просто не могу уяснить две вещи. Первая: что ты предложил ангелам? И вторая…

Муж бывшей вздохнул.

– Почему ты не радуешься? – спросил он. – Почему?!

Минут через десять нам принесли шашлык.

– …что значит «на хрена»?!

Сергей Вистпасский, сосед с четвертого этажа, ругался по мобильнику. И связь у него не рвалась. Словно там, в горних высях или в центре паутины сотовых сетей, кто-то с интересом прислушивался к разговору.

– …вы когда обещали быть?!

Пауза.

– …а сейчас сколько?!

Пауза.

– …а меня не колышет! Чтоб через полчаса…

Он выслушал ответ, отнял телефон от уха и в бешенстве уставился на экранчик своего «Sony Ericsson». Потом поднял взгляд и увидел меня.

– Представляете? Послал меня и отключился!

– Кто?

– Сантехник, мать его! У меня стена в туалете раскурочена, стояк менять надо, а он, ёшкин кот… Сварщик, сказал, тоже не придет.

Смех бродил во мне, перегорал в злость. Словно пиво – в мочу. Картина Сальвадора Дали: «Вистпасский в праведном гневе накануне серных дождей». На заднем плане сквозь разбитую стену уходит в бесконечность вереница унитазов. И веер карт в правом углу. При первом знакомстве сосед предупредил: «Не спрашивайте меня про преферанс! Пулю не пишу!» В ответ на мое недоумение он пояснил: «Все спрашивают. Из-за фамилии. Ну – вист, пас…»

– Электрик вообще трубку не берет! Хорошо хоть, обои в гостиной поклеили. Плиточник… Вот! Есть еще рабочая косточка! Есть! Здравствуйте, Павел Аркадьевич!

– Добрый день, – пожилой мужчина, похожий на рыжебородого гнома, вежливо тронул козырек полотняной летней кепки. В правой руке он держал деревянный ящик с инструментом и прозрачный пакет с рабочей одеждой.

– Проходите, у меня открыто. Видите, что значит обязательность? Договаривались на половину второго, а сейчас… – Вистпасский глянул на часы. – 13:28!

Он победно продемонстрировал мне циферблат.

– Извините, Павел Аркадьевич, – окликнул я плиточника.

– Да?

– Вы что, не в курсе?

– Насчет чего?

– Насчет всего.

– В курсе, – кивнул Павел Аркадьевич. – А что, есть какие-то новости?

– Нет, – опешил я. – Все по-прежнему.

– Ну, значит, точно в курсе. Так что ж теперь, и трава не расти?

Он ждал ответа, а у меня были только вопросы. Он знает, подумал я. У меня клеймо на лбу. Все, кому надо, видят счастливчика-семнадцатого – видят и ненавидят. Они просто скрывают, притворяются дурачками. Ничего, уже скоро. Я уеду и не вспомню, а вспомню – не вздрогну…

Не дождавшись, Павел Аркадьевич зашагал к подъезду.

– Надо закончить, что успеем, – сказал он в дверях. – А там уж как повезет…

– Кому повезет? – глупо спросил я.

– Да хоть кому-нибудь, – отмахнулся гном.

…ехали издалека. Со всех концов города. Разноцветные кровяные тельца – красные, белые, черные, синие, серебристые – двигались по улицам-артериям, стягиваясь к точке сбора. К уродливой опухоли, разраставшейся на глазах. Она уже не умещалась на крошечной площади перед областной клинической больницей. Бурлящее ядро выбросило ложноножки метастаз в соседние улицы и переулки.

Легковушки всех марок – от древних «Жигульков» до пафосных «Лексусов»; маршрутки, мотоциклы, автобусы – блестящее, раскаленное на солнце самоходное железо с рыком, грохотом, воплями клаксонов и бензиновой вонью стремилось к больнице. Не доехав, оседало в окрестностях, затихало, успокаивалось. Редкие парковки были забиты до отказа, железный поток расползся по дворам. Тротуары и проезжую часть перегородили наглухо.

Люди выбирались из машин и дальше шли пешком.

Подкатил одинокий трамвай. Пронзительно зазвенел, лязгнул, распахнул двери. Пассажиры устремились наружу тараканами из раскаленной жестянки.

– Что за митинг?! – крикнул вслед ошалелый вагоновожатый. Его вагон взяли приступом возле разъездной стрелки: толпа запрудила рельсы. Силой вынудили свернуть с маршрута, набились битком – потные, взбудораженные. Вагоновожатый Остапчук даже побоялся спрашивать: что случилось? Когда, через четыре остановки, на которых он не остановился, пассажиры увидели, что пути заворачивают вправо, к трамвайному кругу, Остапчуку заорали хором: «Тормози, приехали!»

– Праведница! – крикнул кто-то, обернувшись на бегу, и едва не упал.

– Праведницу нашли! Реальную!

– Айда с нами!

– Совсем с ума посходили, – буркнул себе под нос Остапчук.

Трамвай предупреждающе звякнул. Остапчук прикинул, как ему лучше выбраться на штатный маршрут, и покатил к кругу. В праведницу он не верил.

А люди спешили к больнице.

– Точно? Как узнали?

– Дом помнишь? Что в первый день рухнул?

– Ну?

– Который ангелы снесли!

– Ну?

– Лапти гну! Трупы – штабелями! Раненых – мама не горюй!

– Ну?!

– А она одна…

– Что – одна?!

– Целая! Ни царапины!

– Знак! Знак Божий!

– Праведница! Кто ж еще?

– А почему в больнице? Если ни царапины?

– Прячут, суки!

На площади ворочался разозленный, тысячеглавый зверь. Гудел с угрозой: нет, не зверь – перегревшийся силовой трансформатор. Пробой изоляции мог случиться в любую секунду. И тогда – здравствуй, тысячевольтный фейерверк, бессмысленный и беспощадный! Подходы к четырехэтажке хирургического корпуса перегородило тройное оцепление «Беркута». Тусклый блеск серебристых щитов, пятнисто-серый камуфляж, черные бронежилеты; круглые шлемы с номерами, пластиковые щитки-забрала… Македонская фаланга. Только вместо длинномерных копий – резиновые дубинки.

Темные века стремительно возвращались.

С флангов «Беркут» прикрывали две пожарные машины с готовыми к бою водометами. Сзади стояли испуганные милиционеры: без щитов и шлемов, в легкомысленной летней форме. Многие безоружны: сюда согнали всех, кто был под рукой, кто оказался ближе других. «Беркут» прибыл позже, но, к счастью, не опоздал. Второй эшелон обороны – спецназ МВД в черном – перекрыл крыльцо и вход в корпус. Смотрели жестко, оценивающе, как сквозь прицел. Чувствовалось: эти будут стоять до конца.