Том Перротта - Оставленные

– Это был кошмар, – сказала Нора. – Так мы говорили друг другу. Это сущий ад.

Они, конечно, пережили весь этот ужас. Через несколько дней все поправились, в доме все вернулось к прежнему порядку. Но с тех пор ту Семейную Тошниловку они считали самым скверным событием в своей жизни, бедствием, которое стало мерилом всего плохого, что происходило с ними в дальнейшем. Если затапливало подвал, или Норе выписывали штраф за парковку в неположенном месте, или Дуг терял клиента, они всегда напоминали себе, что могло бы быть гораздо хуже.

«Что ж, – говорили мы, – этот не так страшно, как то отравление».

Примерно на этом моменте выступления Норы наконец появились «Виноватые», выйдя скопом из рощицы в западной стороне парка. Их было человек двадцать. Облаченные в белое, они медленно двигались в направлении трибуны. Поначалу казалось, что это беспорядочная толпа, но потом они стали выстраиваться в цепочку, напомнившую Кевину строй поискового отряда. Каждый нес плакат с одной черной буквой. Подойдя достаточно близко к сцене, «Виноватые» остановились и подняли над головами свои плакаты. Неровный ряд букв в их руках сложился в предложение: ХВАТИТ ПОПУСТУ БОЛТАТЬ.

Сердитый ропот прокатился по толпе собравшихся, недовольных вмешательством членов секты и их отношением к мероприятию. На церемонии присутствовала почти вся полиция города, и после минутного замешательства несколько полицейских направились к нарушителям спокойствия. Начальник полиции Роджерс сидел на сцене. Кевин встал со своего места, собираясь посоветоваться с ним, стоит ли вступать в конфронтацию с «Виноватыми», но в этот самый момент Нора обратилась к полицейским:

– Прошу вас, оставьте их в покое. Они никого не трогают.

Полицейские замедлили шаг, а потом, получив сигнал от своего начальника, вернулись на прежние позиции. Со своего места Кевин хорошо видел протестующих. Среди них он заметил и свою жену. Он не виделся с Лори уже пару месяцев и сейчас был поражен тем, как сильно она похудела, словно ушла жить не в общину культа Восхищения Церкви, а в фитнес-центр. Она заметно поседела – уход за внешностью в секте был не в чести, – но в целом, как ни удивительно, выглядела она молодо. То ли из-за сигареты в зубах – Лори курила, когда они только начали встречаться, – но женщина, что стояла перед ним, держа высоко над головой букву «Т», почему-то больше напоминала ему веселую девушку, которую он знал в университете, а не опечаленную женщину с раздавшейся талией, которая ушла от него полгода назад. Несмотря на обстоятельства, в нем всколыхнулось желание – он почувствовал вполне характерные ощущения в паху.

– Я не жадная, – продолжала Нора, с того места, где ее прервали. – Я не прошу о том идеальном дне на пляже. Дайте мне хотя бы ту ужасную субботу, когда мы все были больны и несчастны, но были живы и вместе. Теперь для меня это все равно что рай. – Впервые с начала выступления ее голос дрогнул. – Да благословит нас Господь – и тех, кто находится здесь, и тех, кого нет. Мы все столько всего пережили.

Толпа захлопала, и пока длились эти продолжительные, демонстративно громкие аплодисменты, Кевин пытался перехватить взгляд жены, но та упорно не смотрела в его сторону. Он убеждал себя, что Лори делает это против своей воли – как-никак она стояла между двумя рослыми бородатыми мужчинами, один из которых чем-то напоминал Нила Фелтона, бывшего владельца деликатесной пиццерии в центре города. Конечно, куда приятнее думать, что она получила распоряжения от своего начальства не поддаваться соблазну и не вступать в контакт, даже безмолвный, со своим мужем, но в душе он знал, что дело не в этом. Она могла бы взглянуть на него, если б захотела, могла бы, по крайней мере, показать, что видит человека, с которым когда-то клялась прожить всю жизнь. Она просто не хотела.

Позже, размышляя об этом, Кевин задался вопросом, а почему он сам не спустился со сцены, не подошел к ней и не сказал: «Привет, давненько не виделись. Ты хорошо выглядишь. Я по тебе скучаю». Что его останавливало? Но нет, он сидел, ничего не предпринимая, пока люди в белом не опустили свои буквы, не развернулись и снова не скрылись в рощице.

Джилл Гарви знала, как легко и просто идеализировать пропавших, воображать их людьми более добродетельными, чем они были на самом деле, людьми, которые во всем превосходили тех неудачников, что остались на земле. Джилл воочию это наблюдала несколько недель подряд после Четырнадцатого октября, когда самые разные люди – в основном, взрослые, но иногда и дети тоже – рассказывали ей всякие бредни о Джен Сассман, хотя та ничем особенным не отличалась – была самой обычной девчонкой, разве что чуть симпатичнее остальных своих сверстниц, но явно не ангел, которому нет места в земном мире, потому что она слишком хороша для него.

«Господь возжелал ее общества, – говорили они. – Ему не хватало ее голубых глаз и прекрасной улыбки».

Они не имели в виду ничего плохого – Джилл это понимала. Поскольку она являлась так называемым Очевидцем, единственным человеком, кто находился в одной комнате с Джен, когда та пропала, к ней зачастую относились с неестественной мягкостью – словно она была скорбящей родственницей, будто они с Джен после ее исчезновения стали сестрами – и с неким необъяснимым почтением. Никто не слушал ее, когда она пыталась возразить, что в действительности она ничего не видела и пребывает в полнейшей растерянности, как и все остальные.

В тот самый момент она смотрела на «Ютьюбе» забавный и в то же время удручающий видеоролик, где маленький мальчик бьет себя по голове и притворяется, что ему не больно. Кажется, она просмотрела его три или четыре раза подряд, и, когда наконец подняла голову, Джен уже не было рядом. Прошло немало времени прежде, чем Джилл осознала, что она вовсе не отлучилась в туалет.

«Бедняжка, – говорили ей. – Для тебя это, должно быть, такой удар, ведь ты потеряла лучшую подругу».

Еще одно заблуждение, в котором Джилл никого никак не могла разубедить. Они с Джен давно уже не были лучшими подругами, если вообще когда-нибудь были ими, в чем Джилл сомневалась. Даже несмотря на то, что почти всегда называли друг друга только: моя лучшая подруга Джен или моя лучшая подруга Джилл. Лучшими подругами были их матери, а не они. Девочки проводили много времени вместе, потому что у них не было выбора (в этом смысле они действительно были как сестры). Их родители по очереди подвозили их в школу, они частенько ночевали друг у друга, отдыхали вместе со всеми своими семьями и бессчетное количество часов проторчали перед телевизором и монитором компьютера, убивая время, пока их матери пили чай или вино за кухонным столом.