Дмитрий Леонтьев - Роса в аду

— Братья! — сипло воскликнул он, зачем-то вздымая вверх руки. — Возлюбленные мои братья и тов… кх-м… Мы собрались здесь, дабы… дабы…

Он сбился, забыв приготовленную речь, и, откашлявшись в кулак, заглянул в раскрытую папку.

— …Дабы восславить того, кто является нашим отцом и учителем. Мы восславим его, накажем его врагов, примем в свои ряды новых достойных кандидатов и возрадуемся его величию.

Я снисходительно кивнул, пропуская всю эту галиматью мимо ушей и терпеливо ожидая начала обещанной программы.

Толстяк спустился с трибуны, сбросил балахон и, сияя в свете свечей натертым маслами животом, натянул на голое тело короткий кожаный передник, протянутый прислужником.

— Введите! — крикнул он, и, вторя ему, эхо послушно взвизгнуло в вышине. Два здоровенных бугая втащили в зал тщедушного, плюгавенького человечка в изодранном костюме. Человечек неустанно икал и дрожал всем телом. Сорвав с него остатки одежды, бугаи приковали жертву к алтарю кандалами и быстро удалились.

— Всем вам известно, — плотоядно оскалившись, продолжал голый магистр, — что мы страшно и беспощадно караем врагов нашего ордена. Но еще суровей мы караем отступников, нарушивших и надругавшихся над нашими тайнами, клятвами и обычаями… Вот он! — крикнул магистр, указывая волосатым пальцем на извивающуюся жертву. — Вот он, отступник! Мы пригрели его на своей груди, приняли в число достойнейших, мужественнейших и славных, а этот смрадный червь оказался недостойным носить гордое имя нашего брата. По глупости своей и тщеславию своему встал он на пути нашего братства, изменив и исправив наши славные планы. Мы дали ему необходимое для нашего дела место художественного редактора в одном из крупнейших издательств города в надежде, что он приумножит и взрастит труды наши. Но эта смрадная свинья настолько прониклась тщеславием, что по близорукости своей среди неугодных нам книг умудрилась испохабить и мою книгу, приняв ее за обычную по… Впрочем, это не важно. Я написал десятки выдающихся трудов нашего времени, благотворно влияющих на умы людей, и три самые лучшие из них этот негодяй умудрился отредактировать своей поганой рукой. Неужели правая рука не знала, что делает левая? Нет! За его действиями таился корыстный интерес. Он захотел стать моим соавтором, и в результате книга из мерзопакостной превратилась в гнусную и отвратительную бульварщину. Какая же кара ждет этого славолюбца, спросите вы? Я отвечу: смерть!

Зал взорвался радостным ревом. Я только укоризненно покачал головой, но в действие решил пока не вмешиваться, надеясь на более интересное продолжение.

— Предоставим последнее слово бывшему члену нашего ордена, а ныне — жертве во славу хозяина нашего… Говори, презренный!

— Я… Я это так видел, — пискнул несчастный. — Я так это представлял и хотел выразить это…

— Это правильно, — похвалил магистр. — Таким мы и должны видеть этот мир, но преступление твое уже не смыть раскаянием. Ты поднял руку на своего магистра, испохабив его и без того… М-да… Чтобы жертва была наиболее угодна нашему хозяину, мы проведем вступительную церемонию, со всеми атрибутами жертвоприношения…

Прислужник протянул магистру корзину, из которой тот вытащил длинного и сонного ужа. Прихватив змею за голову, магистр повесил ее на кресте, побрызгал на нее водой из протянутого прислужником ковша и сообщил:

— Змея окрещается во имя Люцифера. Позже мы принесем в жертву и ее. Надеюсь, отец наш примет эту жертву…

— Не могу, — покачал я головой. — Спасибо, но не надо… Зачем мне дохлая змея? Глупость какая… Совместили обряды латиноамериканских индейцев, исмаилитов и культ фаги, добавили немного "партийного духа", отвратительно все разыграли и думаете, что мне понравится? Нет, начало я вам не засчитываю. Продолжим…

— Пока эти две твари ждут уготованной для них участи, пройдем во вторую залу, братья, — предложил магистр, — и начнем наши жертвоприношения с малого, постепенно переходя к большому и приятному. После принесения жертв нас ожидает церемония принятия в наши ряды нового кандидата, банкет и ритуальное слияние в радости греха с прекрасными послушницами нашего храма. На радость нашего господина, и во славу его.

— Хорошо, — согласился я. — Потерплю еще пару минут.

Оставив в покое потерявшую сознание жертву и меланхолично висящую на кресте змею, сектанты встали со своих мест и, один за другим, перешли через маленькую, давно требующую ремонта дверь в соседнюю залу. Эта комната была вдвое меньше предыдущей, но и выглядела она куда более респектабельно. Во-первых, она была лучше освещена — свечи здесь располагались вдоль стен тринадцатью группами по тридцать три свечи в каждой и не так отвратительно смердели. Стены были покрыты зеркальной мозаикой, отражавшей огоньки свечей тысячами бликов. А в четырех углах зала на невысоких постаментах стояли аляповатые, грубо вытесанные из дерева фигуры Асгарота, Бафомета, духа сокровищ Тогласа и духа драгоценных камней Нитика. В центре зала возвышалась огромная трибуна, покрытая красным сукном. Вместо алтаря здесь чадила небольшая, напоминающая "буржуйку", печь. Пока сектанты молились под руководством неутомимого магистра, я подошел к изваянию бедняги Нитика, задумчиво поковырял мраморный постамент и участливо поинтересовался:

— А тебя-то за что?

Статуя страдальчески сморщилась и пожаловалась:

— Вот… Выбрали единогласно… Говорят: раз камни, значит богатство, раз богатство, значит власть, раз власть, значит мы. Будем тебе поклоняться — и баста!.. А ведь камни — это красиво… Я здесь такого понасмотрелся… У-у… Может, поможешь?

— Я здесь как зритель.

— А-а… Ничего интересного. Глупо, бездарно и пошло. Ни фантазии, ни красочного действия… Примитив. То жертвы приносят, то трупам молятся, то водку глушат, то трахаются с кем попало… Одно слово — партийные работники.

— Все, что ли? — уточнил я.

— Нет. Есть писатели, банкиры, депутаты, генералы МВД и КГБ, парочка ученых. А вон тот, мордастый, следователь генпрокуратуры. У меня пьедестал раньше драгоценными камнями был украшен, так он, сволочь, каждый раз себе по камешку отковыривает и домой утаскивает… Помоги, а?

— Посмотрим, — неопределенно отозвался я и вернулся к столпившимся у трибуны сектантам.

Как раз к этому времени вновь одетый в балахон магистр закончил читать очередную пародию на молитву, а длинноволосый прислужник внес в зал огромную клетку, в которой понуpo сидели три тощие, вылинявшие кошки. Предчувствующие скорую гибель животные выгибали спины и яростно шипели, с ненавистью взирая на окружавших их людей.