Андрей Ваон - Чемпионат

— Какой ещё роман?! — деланно возмутился Юра, домиком вскинув густые брови.

— Ой, вы посмотрите на этого застенчивого героя-любовника! Ты можешь со мной не таиться, нам теперь на роду написано чуть ли не братьями быть. Догадываюсь я, чем вы в том походе занимались. Добрый Ганжа о вас позаботился. — Ганжа самодовольно ухмылялся, предвидя, как разозлится Бобров.

— Ты всё подстроил?! — Юра лишь покраснел, а после буркнул смущённо. — Спасибо.

Он вспомнил те волшебные два дня и ту эйфорию, в которой он пребывал — иначе как объяснить, что он не задумался о подозрительной «случайности» совпадений, предшествующих тому пикнику.

— Эй! Мечтатель! Поволоку с глаз отшторь, пожалуйста, — Ганжа выдернул из сладких воспоминаний. — Так вот, значит, этот злодей, как заваруха началась, вместо того чтобы пользоваться ситуацией и как-то «возрождать», он махнул в Финляндию, как водится, на общественные деньжата. И не знаю уж, какие его финальные слова были, но Лера перед отъездом была в слезах и искала тебя. А ты (вот о чём ты думал тогда?!) как раз на какой-то матч умотал. Вот она теперь где-то там с ним и мается. А о том, что мается, знаю по её письмам.

— Она тебе пишет?!

— Пишет, пишет. О тебе много спрашивает. И вот чего я думаю — нужно тебе её вытянуть оттуда. То есть съездить и забрать. Борцов? А Борцов идёт на хрен! Слёзы мы потом его прольём, отдельным заданием.

— Так может, просто дашь мне её контакты, и она сама приедет?

— Дружок, ты, часом, на Алтае своём мозг не разжижил свой?! Ты офонарел, что ли? Он же её чуть ли не под ключ посадил! Она прозрела уже в его сторону давно, да не может сбежать.

— Как под ключ?! — изумление Боброва отразилось вздёрнутыми бровями. — Так надо же в полицию!

— Вот стукну уже тебя сейчас… коробкой! — поискал глазами вокруг себя возмущённый Ганжа, — за твою наивность. Давай, хватит тупить, взрослей уже. Забудь про полицию и законы, началась откровенная вакханалия, полагаться нужно на себя и своих людей. Вот я знаю, что ты — мой человек. И Шереметьева тоже. Я могу вам доверять. А как ты поумнеешь, то и ты мне будешь доверять. В общем, дуй в Питер, там добредёшь до границы финской, если карелы границу ещё не наваяли. Лерке не пиши, я её шифрую, ты можешь всё испортить. Связь мобильная ненадёжна сейчас вообще — всё телеграфируй лишь через инет. В общем, надо собираться тебе в путь-дорогу, пока войнушка какая не началась.

Они договорились о встрече в бывшем Коломенском. Юра вылез из таксомобайля и осмотрелся. С привычно серого неба сыпал снегодождь, редкие деревья кривились чёрными ветвями и на разбитом тротуаре жирно растекались обширные лужи. А сам парк… заповедником он перестал быть, ещё когда Бобров был студентом. А сейчас и от парка мало что осталось. Теперь здесь был один из московских полигонов. И все архитектурные памятники, в том числе любимый Юрием Храм Вознесения, с удовольствием использовали «игруны». Здесь был полигон не самого высокого уровня, но всё-таки для сильно привилегированных граждан. Церковь издалека виднелась изящным шатром, который зиял грязными подтёками. Время было вечернее и возбуждённые компании «воинов» кучковались в ожидании начала игры.

Юра чертыхнулся про себя и глянул на часы — Ганжа опаздывал. И он уже хотел выдёргивать друга возмущённым звонком, когда тот объявился внезапно и громко:

— Хмурой звезде шлём мы свой привет!

— Ты опоздал, — в ответ буркнул недовольный Бобров.

— Понимаете ли, Юрий, в наше время поговорка «Лучше поздно…» и так далее, прозрачно отражает существующие порядки и сегодняшнюю ситуацию, так что не бурчи, а пожми другу руку, — продолжал весело балагурить Сергей, намокая лысой головой под неприятными осадками.

— Друг, который подставить хотел и побоялся правду в глаза сказать, замечу.

— Ладно, не бухти, занудный ты тип! Чего, куда путь-то держим? Может, в пивняк?

— Давай до нашего места прогуляемся, а уж потом в пивняк?

— Да отчего ж не погулять — погода-то шепчет, — не уставал язвить Ганжа.

Они пошли вдоль высоченного забора на набережную, собираясь пройти к Дьяковому городищу, чтобы потом засесть в заведение, которое сохранилось в том виде, который они помнили, учась в Университете. За стеной тем временем послышались звуки выстрелов и взрывов.

— Слышал, скоро для самых больших шишек в Кремле полигон открывают? — спросил Ганжа

— Да я уже никакой мерзости в этом мире не удивляюсь. Злости уже не осталось, какая апатичная усталость накатывает.

— Да, правильно! Нам нужны холодные головы. А вот аморфных выжигаем калёным железом. Слышишь, Юрец? Не тухни, вдохни дух предков, что здесь полегли.

— Ну опять ты всё перепутал — не полегли, и не совсем предки, — вяло перечил раздухарившемуся Ганже Юра. — Они были финно-уграми, а я славянин, и ушли они отсюда по-тихому, никто ни за что не бился. Хотя в определённом смысле они были между собой тоже родственники, только далёкие.

— Погодь, а чего ж мы к этим пораженцам тогда прёмся?! Так и нас «уйдут по-тихому». Собственно, как сейчас и происходит активно. Может, минуя захоронения, сразу в пивняк? — перешёл к главному Ганжа.

— Понимаешь… нет, ты не поймёшь, пивная твоя душа. Просто попробуй представить: тысяча лет назад… что здесь было, полторы тысячи… Всё прозрачно и понятно, у природы бери то, что нужно для жизни, защищай свой род и семью от пришлых чужаков и давай жизнь потомкам. В лесу — звери, в реке — рыба, кругом — лес, девственный и нетронутый, летом — солнце радует, зимой — снег очищает… Люди друг другу помогают, в душе порывы несут честные и понятные.

— А даже если так, а даже если тебе поверю — то ведь скучно же было! То ли дело у нас, веселуха непрерывная, — продолжал подзуживать друга Ганжа. Ему было как всегда бодро и весело, злить или раздражать друга он не хотел, а просто развлекался, пытаясь хоть чуть-чуть растормошить понурого, как всегда в последнее время, Юру.

— Да веселуха-то эта фальшивая — на костях одних, да на горбах других. Планету гробим, друг друга унижаем, потомкам оставляем пепел и обломки… Ладно, чего в сотый раз перетирать былое. Пришли уже.

Забор от реки круто забирал вверх, оставляя нетронутыми склон кургана и овраг. Они упирались в заброшенное теперь здание Университета. Здесь, под раскидистой рябиной, которая разбавляла общую ноябрьскую серость оранжевыми брызгами ягод, была врыта основательная лавочка. Юра, не глядя, присел на мокрую заскорузлую древесину.

— Ладно, давай быстрее медитируй, а то я промок уже давно в этой «непромокаемой» курточке.

Конечно, это была никакая не медитация и не уход от реальности, просто Юре в этом месте удавалось найти ту опору, которая часто шаталась под непрерывным градом бурных событий в его жизни. Он устремлял свой взор в туманную даль заброшенных районов Печатников. Перед его глазами всплывали дремучие картины древних жителей здешних мест, он окунался мыслями в их быт и пропитывался духом того времени. Спокойствие и уверенность наполняли его, оживляя его взор внутренним светом.