Лиз Дженсен - Дитя Ковчега

– Простите, дорогуша, – закончила сестра, когда Эбби ей это передала. – Дело в том, что все машины на вызовах. Этот день окрестили Днем Сумасшествия.

– Ну и катитесь на хуй! – в смятении заорала Эбби. Что с ней происходит? Она за всю жизнь ругательного слова не сказала – до сего дня. А тут – целых два (еще «хуйня» ранее) и перед Оскаром Джеком! Может, у нее развивается синдром Туретта?[141] Впрочем, хорошо, что Оскар здесь, вдруг поняла она. А то по близости ни Нормана, ни этого проходимца Сама. Наверное, гоняется за очередной химерой. Или обезьяной.

– Храни вас Господь! – всхлипывая, говорит Эбби Оскару. Телепродюсер сгреб камеру близняшек, поставил на кухонный стол и включил на запись – он парень не промах, когда речь идет о потенциальном эксклюзиве. Затем он закатал рукава кожаной куртки и профессионально занялся полотенцами и бутылками «Перье».

– AAA! – снова вопят близняшки.

О-о. Если это очередные ложные роды, думает Оскар Джек, то они пугающе реалистичны.

Когда я увидел, как Акробатка спрыгнула с головы слона и помчалась, крутясь в пируэтах, через зал, я понял, что должен с ней встретиться.

С трудом проследовав за ней через банкетную залу, путаясь в собственных брючинах и врезаясь в гостей с подносами, нагруженными мясом, я добрел до коридора, который привел меня в небольшую комнату, которая привела меня к двери, которая захлопнулась перед моим носом. ДАМСКАЯ КОМНАТА, гласила табличка.

Я секунду помешкал и вошел.

И встретился лицом к лицу с моим отцом, мартышкой-джентльменом.

Я застыл на месте, задохнувшись. И уставился на него. Он держал желто-фиолетовое полотенце. Глаза его оказались яркими и неестественно голубыми. Мех – красно-коричневым, того же цвета и такой же жесткий, как мои волосы. Как и у меня, его руки покрывал густой пушок. Вся его поза выражала необыкновенное благородство и самообладание. У него имелся короткий хвост, что высовывался из прорези красных панталон и вопросительным знаком загибался вверх.

Акробатка застыла перед ним, глядя в его голубые, необычайно человеческие глаза. Она не замечала моего присутствия, и некоторое время мы оба стояли, разглядывая обезьяну, – каждый погрузившись в свои мысли. Наконец я прокашлялся:

– Простите, мадам, – начал я. Она подпрыгнула и обернулась. Похоже, она плакала: оборки пачки подрагивали. – Мадам, я полагаю, вы моя мать. – Она смотрела на меня. Не говоря ни слова. Просто смотрела. – А этот… джентльмен – мой отец, – решился я. – Верно?

– Господи святый, – проронила она, сделав глубокий вдох. – Занятно встретить вас здесь.

Она прикусила губу. Я протянул руку, и Акробатка ее взяла. Мы обменялись формальным рукопожатием.

– Мадам, думаю, вы должны со мной объясниться, – проговорил я.

– Ну, наверно, Тобиас, – вздохнула она. – Наверно, должна.

– Вы… знаете мое имя?

– Да.

Она все мне рассказала. Гораций Капканн похитил ее и держал в клетке на «Ковчеге».

– На старом невольничьем судне, – пояснила она. – Раньше он этим занимался. Плавал из Лондона в Африку и Джорджию, торговал рабами. Но потом у него целый корабль помер, и в Лондоне случился огромный скандал. Поэтому он перешел на животных – стал плавать на капере для Королевы Виктории. Для коллекции Царства Животных Ее Величества. – Я кивнул. Все это пока совпадало с рассказом доктора Скрэби. – Но я узнала, что у него имеется другой бизнес. Потому я и оказалась в клетке с этим… уважаемым джентльменом, – произнесла Акробатка. Голос ее стал мягче, и она сжала ладонь обезьяны в своей. Странная, трогательная картина.

– Другой бизнес? – переспросил я. – Какой еще бизнес? Но она меня не слышала; она говорила, будто в трансе:

– О планах Капканна мне сообщил Хиггинс. Сам Капканн мне ничего не рассказывал, понимаете? Я-то думала, меня там держат, чтобы развлекать джентльмена, играть с ним. Но вскоре он стал значить для меня гораздо больше. – Я покраснел; маленькая женщина продолжала необычайную повесть о моем происхождении. – Я смекнула, что нахожусь в интересном положении, примерно в то же время, когда узнала, чего на самом деле хочет Капканн. Это и был его другой бизнес.

– Он хотел, чтобы вы и он – джентльмен…

Я не мог подыскать нужное слово, чтобы закончить вопрос.

– Да. Хиггинс рассказал, что он надеялся вывести от нас потомство.

– Надеялся вывести потомство? Надеялся? Но зачем? – Мне сделалось дурно.

– Рабы, – отвечала она. По спине пробежал холодок. – У него имелась теория. После скандала из-за погибших невольников и кампании за отмену рабства он долго вынашивал план скрестить человека и обезьяну и получить потомство. Создать новый вид рабов – которые не совсем люди. «Изначально низшую расу», как он их называл. Видите ли, если ты, строго говоря, не человек, – пояснила она, – у тебя нет никаких прав.

Я выдохнул.

– Но зачем? – спросил я.

– Деньги, – прошептала моя новоявленная мать. – Он хотел разбогатеть. Он видел, как работорговля подошла к концу. И понял, что невольники-люди рано или поздно все равно получат такие же права, как остальные. И единственный способ найти дешевую рабочую силу без шумихи – создать…

– Понимаю, – кивнул я.

– Да. Но он недооценил моего друга-джентльмена.

Мы оба посмотрели на последнего – со смесью жалости и восхищения.

– Так вот, когда я это узнала – то, что задумал Капканн, – я поняла, что мы должны бежать, даже ценой… – Она опустила голову. – Они все умерли, – резко бросила она. – Это произошло в ночь, когда разразилась буря. Когда Стид пришел отдать нам похлебку, я отвлекла его небольшими знаками внимания, а мой друг-джентльмен стащил у него из карман ключи от клетки. Когда они все поднялись обратно в каюты, мы открыли всех животных, чтобы отвлечь внимание от нас; все выскочили и принялись драться, раздирая друг дружку на куски. – Она умолкла и зажмурилась, с болью вспоминая произошедшее. – Это был настоящий кошмар. Они все убивали друг дружку, а мой друг-джентльмен – когда увидел, что к нам приближается Капканн, – бросился и схватил его за горло. Он почти что убил его, я кричала – давай, задуши его, – но у Капканна в руке оказался шприц. Игла вошла в моего друга, и джентльмен рухнул замертво на пол. – Ее глаза наполнились влагой.

– Значит, его убил Капканн? Шприцом?

– Да. – Она посмотрела на меня, и из глаз у нее хлынули слезы. Она даже не попыталась их вытереть. – Он умер, пытаясь спасти мою жизнь, Тобиас. И твою. Я не смогла его остановить. – Она рыдала. – Я видела, как он умер. – Я нерешительно обнял мать за плечо и вручил ей платок. Она схватила его и яростно высморкалась. – Он так любил жизнь, – прошептала она сквозь слезы. – Он был такой веселый, такой умный, такой невинный. Такой добрый. Сплошное наитие. Я сразу поняла, что он не человек, – как только увидела его при свете. Я никогда не считала его человеком. – Она погладила его руку. – Он был больше, чем человек. – Она замолчала. – И лучше. – Из глаз снова потекли слезы. – Он отдал за нас жизнь, Тобиас, – прорыдала она. – Его не просто так назвали джентльменом.