Альберт Фейгельсон - Долина Дестино

В долине уже давно не звучала музыка, после того как война была проиграна это был первый запрет наложенный на эти земли. Зная нрав новой королевы, ослушаться ни кто не решался, и все попрятав свои инструменты, тихо приклонив голову, отдались тишине. Даже «Дом Музы», к нему раньше боялись прикоснуться, сегодня больше напоминал пристань для нищих и бродяг, чем храм, где раньше жила Утренняя симфония.

Девушка, лежавшая посреди комнаты, зажав губы, думала, как не закричать, боль пронизывающая всё тело, раз за разом пыталась надавить на скулы и раскрыть рот и известить вокруг стоящим женщинам, что она уже без сил и сопротивляться она просто уже не хочет. Но назад пути не было, так распорядилась природа, когда кто-то свыше решила, что самую тяжёлую миссию – рожать, возьмут на себя слабые мира сего. За стенами храма, последние зимние ветра пытались показать всю свою силу перед наступающей весной. Устроив бал, где правила Королева Холодов с голосом сотни птиц она на прощание решила сделать, так чтобы её ни забыли, до следующей зимы. Ветра, путаясь между сводами храма, создавали ощущение шума напоминавшего прибой моря, подкатывающегося к берегу спешил убраться восвояси. В какой-то момент девушка уже не сдержалась и, разжав губы, добавила к музыке прибоя свой крик, подхваченный очередной волной ветра он быстро разнёсся по храму как вестник от короля с важным сообщением. Очередной приступ боли нарисовал гримасу и, путаясь в улыбке застыв на мгновение, придал лицу оттенок страха. Каждый новый поток ветра нёс в себе холод и мороз, оставляя его на стенах, на полу повсюду, где только можно он превращал зал в ледяную пещеру. Два костра, их смогли каким-то чудом разжечь вокруг роженицы давали больше света, чем тепла. Еле трепещущее пламя извивалось по не видимой спирали и любая попытка разрастись, дать больше света или тепла уносилось ветром, куда-то вверх оставляя людям слабую надежду согреть не только себя, но и младенца, которого здесь ждали.

На полу было пару одеял и какая-то солома, собранная наспех с пола. С первыми же схватками, её положили туда, сняв не только платье, но и сорочку, нагая она лежала так с восхода солнца и луна, приготовившись её уже заменить тоже, не обещала ничего кроме мучений. Тело то и дело сводило судорогой от боли, боль, казалось, была уже вечной, заменила все её ощущения. Даже тот холод, что положил на стены иней и леденящий ветер, залезающий в каждую щёлку, волновал её мало. Страх жил с ней все эти месяцы, она очень быстро поборола или просто от безвыходности легко рассталась с ним ради одного – она хотела своему телу помочь дать новую жизнь, зародившейся в ней девять месяцев назад. Всё, что произошло в ту ночь, многие бы назвали ошибкой. Но не она. Она не сожалела ни о чём и готова была повторить то же самое ещё раз. Это были её первые роды, будут ли они последние, она не знала. Про отца ребёнка она ничего не слышала всё это время, как она вынашивала его. Слухи, доходившие до неё, были настолько противоречивы, что она просто сославшись на войну, закрыла глаза и уши на любую информацию. Она хотела мальчика, лишь потому, что он отомстит за всё, что сделала с этим краем война. Мысли о том, что месть будет, так её захватила, что даже на какой-то момент она забыла о главном.

Две женщины вызвавшиеся помочь ей бесцеремонно вернули её к реальной жизни.

– Тужься, тужься дорогуша, сам он не выйдет! Поверь нам ему там хорошо! – кричали они ей так, что даже ветер испугался и, дойдя до середины комнаты, поднялся через щели в оконных рамах. Как могла она напрягла все силы, а две деревенские женщины как будто заклинали между её раздвинутыми ногами, что-то шепча себе под нос и со всей силой крича на роженицу:

– Не хватает музыки! Но не те времена!

Девушка, закрыв глаза, вспомнила, как тащила своего любимого из тьмы, когда та пыталась его поглотить во время поиска в лесу ночлега. Вспомнила камнепад, где только чудом не засыпало их при переходе вершин у моря – она ещё раз напряглась с удивительным мужеством, чтобы ещё раз попробовать приблизить момент появления своего младенца на свет. За это всё время она ни разу даже не назвала про себя своего ребёнка – девочкой, с первого дня это был – «Мой малыш, мой богатырь». И вдруг она почувствовала невероятную лёгкость и даже какую-то пустоту в нижней части тела, что-то скользкое в виде комочка живой плоти выйдя из неё, попало в руки её помощниц. Сделав невероятные усилия, пытаясь упереться руками в стол, она присела на полу и стала рассматривать в темноте маленький свёрток в руках этих женщин. Она интуитивно потянула руки вперёд, чтобы ей отдали его, но, не удержавшись, обратно положила всё тело на пол. Одна из женщин взяла этот сморщенный комочек плоти за крошечные щиколотки, приподняла его и, приложив руку к попке младенца, тихонько его шлёпнула. С её рук сразу же сорвался крик, быстро облетевший весь храм в каждом уголку, рассказывая о его маме, героине выдержавшей эту пытку и теперь он здесь и с вами.

– Положи его ко мне на живот, дай мне его обнять! – плача или от отпустившей её боли или радости произнесла Мама.

– Дай мне его! Покажи мне его хотя бы! – и она, протянув руки вверх, потеряла сознание.

Одна из женщин пыталась оттереть кровь с новорождённого, что-то ему напевала, он громко вопил, заполняя собой всё, что только мог. Дав ему пару секунд на серенаду первого дня (так раньше называли этот крик) завернули его в пелёнку, под быструю руку, сделанную из сорочки мамы и, положив свёрток матери на живот отошли.

– Назовём тебя Ленад, в честь нашего принца, что не хочет приклонять голову перед новой королевой – устало произнесла одна из женщин. – Младенец пытался поднять шею, тараща на маму свои глазёнки, удивительной голубизны он уже требовал внимания. Он был по-своему красив и как все новорождённые смешной, ещё эти светлые густые волосёнки, торчащие во все стороны, придавали ему ещё более комический вид.

– Мамочка, вам, всё-таки предстоит встать умыться и вскоре покормить своего богатыря, – с улыбкой на лице произнесла одна из женщин, обращаясь к телу лежавшему на полу. Во время того как она говорила она присела на пол и пыталась поцеловать малыша и маму вместе.

Не успела она прикоснуться к маме, как ворота в храм с шумом и треском раскрылись, прежде чем появиться в дверях незваным гостям, ветер влетел внутрь, затушив два костра. Они хоть как то согревали это помещение до этого. В залы ворвалась восемь облачённых в доспехи рыцарей, каждый из них проходя ворота, занимал определённое место, держа в руках огромный факел. Женщина, наклонившись, взяла ребёнка в руки пыталась так же поднять и мать с пола. Когда она поняла, что та не встаёт потому, что по-прежнему, прибывает в состоянии обморока, начала успокаивать ребёнка.