Нил Бастард - Переносчик смерти

Другие наши соседи по темнице ведут себя тихо. Мы больше их не видим. На прогулку теперь они выходят только после нас, когда мы вновь оказываемся под замком. Если бы не факт их вывода на улицу и не кормежка, то можно было бы предположить, что заложников в соседней комнатушке больше нет. Настолько там тихо.

Йордан считает эту тишину последствием того инцидента, когда пленник попытался задать нам вопрос. Я же сильно сомневаюсь в этом, иногда прикладываю ухо к стене, разделяющей комнаты, и понимаю, что тишина относительна. Какие-то звуки оттуда все-таки доносятся. Весьма приглушенные, но все же.

Они усиливаются, пусть и незначительно, лишь тогда, когда наши охранники отходят к молитве. Сначала мне подумалось, что это просто случайное совпадение. Но я решил проверить, так ли это. Оказалось, что всякий раз, когда наши соглядатаи предавались молитве, звуки, доносящиеся из соседнего помещения, непременно усиливались.

Йордан скептически наблюдал за моими действиями, но не мешал мне. Он полагал, что я так вот компенсирую вынужденное безделье.

Где-то после полуночи мы просыпаемся от шума. Снаружи кто-то громко кричит по-арабски. До нас доносятся рев автомобильного двигателя и треск автоматных очередей. Спустя некоторое время охранники врываются в соседнюю комнату и на повышенных тонах что-то выспрашивают у заложников.

Двери нашей камеры тоже распахиваются. Боевики светят нам в лицо фонариками, затем обшаривают все помещение. Они не обнаруживают ничего подозрительного, уходят и захлопывают за собой дверь. Затем подобный досмотр происходит в комнате, где находятся наши коллеги-женщины.

Вскоре шум прекращается. Боевики покидают дом и дают нам возможность досмотреть наши тревожные сны.

Они поднимают нас с первыми лучами солнца и под дулами автоматов выгоняют на улицу. Туда, куда обычно выводили на прогулку. Но для моциона сейчас рановато. Не может быть сомнения в том, что все это как-то связано с недавними ночными событиями. Я уже догадываюсь, что именно произошло, но не могу ни с кем поделиться своими соображениями.

Нас выстраивают на площадке между тюрьмой и домом, где, вероятно, размещается нечто вроде караульного помещения. Боевиков вокруг больше, чем обычно. Пятнадцать, а то и все двадцать человек.

По центру площадки расхаживает высокий мужчина арабской внешности. Он явно чем-то недоволен и готов вот-вот выплеснуть свое отвратительное настроение на пленников.

Женщины замерли в тревожном ожидании. Йордан одновременно со мной заметил, что среди заложников из злосчастной соседней комнаты не хватает одного человека. Коллега едва заметно пожимает плечами. Я же лишний раз утверждаюсь в истинности своей догадки.

Проходит еще минута, и у караулки появляется пара боевиков. Они гонят перед собой избитого мужчину в разорванной и окровавленной одежде, тычут дулами автоматов ему в спину.

Долговязый тип тычет пальцем в приведенного мужчину и начинает громко объяснять ситуацию. Переводчик из числа боевиков едва справляется с тем, чтобы передать смысл сказанного на английском.

Я не понимаю, зачем он вообще здесь нужен, если все мы неплохо понимаем арабский язык. Видимо, командир боевиков хочет лишний раз подчеркнуть свою значимость. Впрочем, это мало касается сути происходящего.

Долговязый субъект говорит о том, что ночью один из пленников попытался совершить побег, но был остановлен охранниками. Каким способом заложник пробовал уйти, боевик не уточняет. Но при этом набрасывается на других пленников с претензией. Дескать, почему вы не рассказали охранникам о намерениях своего соотечественника? Пленники прячут головы в плечи и молчат, словно воды в рот набрали.

Начальник отдает команду своим подчиненным, и те отвешивают заложникам по несколько ударов плетью за недонесение. Нас не трогают, но настоятельно требуют обратить внимание на то, что будет с нами, учини мы что-либо подобное.

Когда экзекуция подходит к концу, командир кивает на неудавшегося беглеца и произносит лишь одно слово:

— Расстрелять!

Боевики тотчас же передергивают затворы автоматов. Мы замираем в ожидании худшего.

Женщины стараются не смотреть. Звучит приказ увести ослушавшегося пленника за угол и прикончить его там.

«Какая гуманность», — горько иронизирую я, провожая взглядом несчастного человека.

Ощущается всеобщая оторопь с долей недоверия. А вдруг все это блеф и никто не собирается расстреливать заложника? Но несколько коротких очередей отрезвляют пленников.

— Так будет с каждым! — заверяет нас долговязый тип и отдает команду вернуть всех в тюрьму.

Он уверен, что может так запугать нас. Но во мне еще больше усиливается желание бежать. Если раньше оно заканчивалось там же, где и начиналось, то сейчас я приступаю к детальной проработке плана побега. На это уходит остаток дня.

Йордан удивлен моему молчанию. Коллега думает, что я нахожусь под впечатлением от показательного наказания наших соседей. Мне стоит немалых усилий поведать ему то, к чему я пришел после долгих часов молчаливых размышлений.

Сначала он мне не верит, потом выражает сомнение в осуществимости того, что я задумал. Мне приходится приводить все новые и новые аргументы в пользу моего плана.

Христов внимательно выслушивает меня. Его лицо меняется, светлеет впервые за время пленения. Он понимает, что мой замысел не такой уж и безрассудный, каким показался ему сначала.

План мой рассчитан не на один день. Однако к его осуществлению мы приступаем немедленно, на следующую же ночь после экзекуции. Все пленники, кроме нас, спят.

Охранники находятся во дворе, рядом с входной дверью. Раз в час один из них обходит вокруг дома, а другой забредает внутрь. При малейшем подозрении он готов открыть любую комнату, где содержатся заложники.

За время пребывания здесь, особенно при выходах на прогулки, я сумел хоть как-то изучить планировку здания и узнать кое-что об окрестностях. Одна сторона нашей с Йорданом камеры выходит во двор, сразу за которым начинается Каменистая Сахара. В глинобитной стене масса трещин. Это и неудивительно, ведь дом, который боевики превратили в тюрьму, довольно старый. Трещины долго мозолили мне глаза. Но я наконец-то сообразил, что их можно использовать при подготовке побега.

Пару часов мы тратим на то, чтобы лишний раз убедиться в том, что интервалы между обходами, совершаемыми охранниками, составляют примерно час. Это мое наблюдение подтверждается, и мы сразу же беремся за дело.

За время дневной прогулки мы сумели незаметно насобирать в карманы и пронести с собой несколько кусочков дерева. Сейчас же я и Йордан занялись делом, на первый взгляд кажущимся весьма странным.