Кристиан Бэд - Апокалипсис откладывается

«Ну, конечно же, – вспомнил Веник. – Я-то поднялся для медитации на вершину священного Йимы, а Рамат лежит, наверное, у себя в келье».

Он пошёл тропинкой, убегающей по пологому склону. Бархат ночи стелился под ноги, а небо играло праздничными огнями. Было необычайно свежо и прекрасно. Хотелось остановиться, дышать, думать… Но Веник спешил. Он знал, что очарование вот-вот пройдёт и навалится усталость.

Вениамин вошел во внутренний двор. Он никого не встретил, хотя в это время послушники обычно толпились как раз во внутреннем дворе, отдавая благодарность Ноа за прожитый день. Однако, нырнув под плотный полог келейного зала, Веник был ошарашен количеством людей с факелами в молчании стоявших вдоль стен. Стоило ему возникнуть на пороге, как ударили гонги.

«К худу или к добру?» – только и успел подумать Веник, как послушники начали славить его.

«О бесстрашный! О тот, чье движение подобно ходу Ноа по небу! О срастающийся с бездной!» – возглашал один из послушников, и толпа взвывала от восторга. «Похоже, брата я спас», – подумал Веник.

Нужно было сматываться. Ведь свои бумаги Веник переложил совсем в другое место. Как там оно называлось? Земля Иисуса?

Земля Иисуса… Название это чем-то травмировало психику, грызло. Едва уловимо, на грани восприятия, но все-таки грызло. Однако осмыслить сию непонятную боль времени не было. Ведь бумаги попали на землю какого-то там Иисуса, а сам Веник грешным делом возглавлял сейчас процессию послушников с песнями тащившихся в храм. Пожалуй, если срочно не предпринять ничего, усадят они его «на божничку», и будут молиться ему, аки живому Богу… Вот ведь попал. Только святости ему сейчас и не доставало…

Конечно, вспоминая канцелярское раздолбайство, можно было надеяться, что Веника вообще никто не хватится. А может и после смерти удастся просочиться. Надо ведь когда-то и расслабиться, удовольствие получить, ведь в кои-то веки сподобился. Многим ли везет, чтобы вот так ни за что, при жизни? Конечно, всякое бывало: где-то с бабами везло, где-то с деньгами, но чтобы вот так? Но как же тот, в черном костюме и лаковых ботинках?

– …и демоны отступили перед ним! – провозгласил в этот момент запевала хора особенно гнусаво и пронзительно.

Веник вздрогнул. Вообще-то стоило бы послушать историю о собственном героизме. Когда еще расскажут? Ого, оказывается, он бесстрашно вошел в кровавую реку, и воды ее расступились. А Демоны устрашились вида его и бежали с берегов…

«Э, нет, – весело подумал Веник, слыша, как его уже практически обожествили. – Пора сматываться. Того и гляди: чудеса являть заставят».

И тут лица послушников стали как-то странно разбухать, а потом и вовсе пошли рябью, как изображение в испорченном телевизоре. Веник стал озираться и замечать то тут, то там струйки жирного дыма. Пожалуй, еще пару секунд, и он точно бы определил растительную причину монашеского экстаза, но и сам уже нанюхался. Сознание его заволокло наркотической пеленой, и он провалился в сон. Оно и, кстати, сколько ж можно бодрствовать на благо человечества?

Но и во сне отдохнуть Венику не дали. Явился кто-то тощий, закутанный в плащ с капюшоном, перхающий, как овца.

– Вот ты значит каков? – начал гость не здороваясь.

– Не нравлюсь – так проваливай, – буркнул Веник. Он, наконец, расслабился и хотел теперь спать. Даже этот бездарный кошмар мог бы догадаться, что не так-то это просто: туда, потом обратно, и четыре дня не жравши.

– Черта боишься? – захихикал кошмар. – Бойся другого! Что тем, в канцелярии? – чужая жизнь – вода! А вот ОНИ….! ОНИ не простят….

Тощий вот так и произнес ОНИ, словно бы имя собственное. Еще и палец свой кривой и грязный задрал в назидание, чего бы ему, в общем-то, делать не стоило. Устал сегодня Веник. Страшно устал. До холода в сердце, который еще только подкатывал, но уже был тяжел как свинец.

– Шёл бы ты откуда выполз, – грубо сказал кошмару Веник. – Спать я хочу, понял?

– Ты думаешь, я тебе кажусь? – завыл тощий. – Ты меня еще попомнишь! Когда ОНИ за тобой придут, ты вспомнишь, что я предлагал тебе руку помощи.

Веник устало посмотрел на эту грязную, с обломанными ногтями руку, и не то чтобы не подал руки, даже не пошевелился в ответ. Хотя хотелось брякнуть, что если эти «ОНИ» придут с чистыми руками, то пусть берут, если смогут. В эту минуту Веник чувствовал себя таким мудрым, таким пожившим на многих землях, что вообще ничего не боялся. Он знал: пройдет усталость, пройдет и эта лихая самоуверенность. Но уж сейчас он мог позволить себе ничего не бояться. Похоже, тень поняла это.

– Ладно, – хихикнул тощий. – Попомнишь еще. Попомнишь.

Он надсадно закашлялся и кашель этот долго стоял у Веника в ушах. Уже и тень растаяла. И образ пляшущих в экстазе монахов проявился на миг и растворился в подкатившем тяжелом сне. А кашель все слышался, слышался, словно бы уже весь мировой звук состоял из надрывного незатихающего кашля.

– Ха-пи-у-ари-эн ка-ма-го ти-рэс! – на распев читал учитель торжественных гимнов и молодые послушники робко тянули за ним – Ти-рэс…

Учитель подвывал, ученики фальшивили, но другого места, чтобы перечесть рукописи Восьмого Хранителя Плаща просто не было. Вынести священную запись из библиотеки Веник не мог – уж больно тяжёлая была. Один окованный перелет сколько весил.

Веник потер уставшие глаза. Боль в глазницах оживила его. Он посидел пару минут в опустошении и снова вернулся к страшным строчкам. Хранитель Плаща писал (этого не было в обычных списках с рукописи) о времени после своего возвращения из царства Вместилища Смерти. И была в этих записях вовсе уже не героика в буднях, а мысли о возмездии. Вот как писал об этом сам Хранитель.

«И в ночь, предшествующую затмению Сиа, когда его кровавый глаз, словно уголь жаровни, лежал в черных ладонях ночи, пришли ОНИ. ОНИ не спросили меня, кто я и где был. Но один из НИХ, черный как смоль, взмахнул указующим огненным перстом, и смертный холод объял меня.

«Кто ты, – вопросил ОН, – посмевший нарушить покой великой Реки Времени?! Кто ты, убогий, дерзнувший смешать грязь двух миров на ступнях своих?» «Кто Ты сам, спрашивающий меня так грозно?» – осмелился ответить я ему.

И он сказал мне: «Я тот, кто охраняет покой Реки Времени и не позволяет вам, смертным, дважды входить в ту же воду».

И тогда я дерзнул спросить: «Скажи мне, Хранитель Великой Реки, ПОЧЕМУ не позволено нам смертным дважды входить в ту же воду?»

И страшно засмеялся ОН. И указал на чашу мою, половина коей была заполнена свежей водой: «Смотри же, прежде чем я заберу тебя с собой, чтобы осудить твою душу на вечное рабство!»