Юрий Леж - Fugit irreparabile tempus

— Вашу науку разве можно забыть? — заулыбался генерал.

И дед в тон ему тоже невольно улыбнулся. Да уж, молодых он учил от души, вкладывая в них не только опыт и знания, но и собственное отношение к работе, как единственно стоящему занятию на этом свете.

…- Так вот оно как… если бы не крепкая память старика этого, Малышева, да не его же любопытство и внимательность, то сидели бы мы без этой работенки счастливые и довольные, — с иронией констатировал капитан Дудинцев, дождавшись перерыва в рассказе начальника. — А что ж так долго с делом-то тянули? С весны…

— А никто не тянул, — ответил подполковник, горделиво расправляя плечи. — Дело нам передали почти сразу же, только взял я его на себя. Там же для начала шли запросы всякие, в архивы, в соседние службы. Мне, как начальнику, на них оперативнее отвечали, да и личные связи тоже кое-что значат. Просто так ведь никто не хочет своих ребят от текучки отвлекать, ну, а по старой дружбе — оно как-то легче и быстрее выходит иной раз, чем по приказу даже и самого Председателя…

«Архивариусы наши, да работники на местах такой объем провернули, что страшно и подумать, но! выяснили. Ни в каких архивах об этой поездке китайцев в лагерь под Хабаровском упоминания нет, всё, что смогли найти — старые накладные на горючее и списание истраченного, точь-в-точь подходящее по километражу.

Прошерстили и людей, к этому делу причастных. В живых всего-то несколько человек осталось, они толком и не помнили про этот эпизод, не то, что бы рассказать кому-то подробно, да в деталях. На всякий случай поговорили с их родственниками, близкими знакомыми. Вывод однозначный получился, что от наших людей такой утечки быть не могло, как изначально и думал дед Малышев».

— А кто он такой-то, этот дед? — тихонько, но все-таки понимая, что подполковник услышит, спросил Всеволод у Дудинцева.

— Легенда наша, — также шепотком ответил тот. — Из старой гвардии, фронтовик еще… я тебе потом расскажу…

Подполковник недовольно покосился на подчиненных, но делать им замечание не стал, а продолжил:

— Далее пришлось разведку тревожить. Тут уж без санкции Председателя не обошлось, сами понимаете, там ведь и нелегалы, и прочие наши ребята по лезвию каждый день ходят, а тут — с такими вот глупостями, про которые и говорить-то серьезно было тогда трудновато.

«По линии разведки установили, что автор книжки в Австралии никогда не был, да и вообще, вряд ли из страны выезжал. А рукопись доставил в издательство австралийский атташе по культуре, он частенько мотается туда-сюда, да и у нас водит дружбу со многими художниками, писателями… А тем, как шлея под хвост попала, непременно в последние годы надо во фронду поиграть, губки надуть и глазки обиженные сделать…

Ладно, про творческую нашу интеллигенцию — это я так, к слову, не все среди них фрондеры, большинство, конечно, нормальные, порядочные люди.

Но вот самое ценное, что смогли для нас раскопать разведчики, это несколько листов той самой рукописи романа, которая осела в австралийском издательстве. Я даже думать боюсь, чего им эта операция стоила, ведь непросто так в чужой стране, в издательстве, которое наверняка под присмотром полиции, а то и контрразведки, добыть листочки романа, которым Госдеп американский заинтересовался.

Листочки эти эксперты едва ли не на молекулы разложили, что бы хоть какую-то пищу нам дать для розыска, но — увы — мало что смогли. Бумага наша, стандартная, отпечатков пальцев на ней, как у дурака махорки, ну, сами понимаете, тут и редакторы, и корректоры, и переводчики, и курьеры… да мало ли еще кто листочки эти трогал. И повезло нам только с чернилами для ЦПУ. Ну, как повезло — выяснилось, что чернила не стандартные, какими кассеты заправляют, а — смесь разных, близких по составу, но все равно различимых при анализе.

Вот тогда я и пошел на поклон к «контрикам» нашим, ведь все знакомые-друзья-приятели того самого австралийского атташе у них давно на карандаш взяты. Вот этим они и занимались последние три месяца…»

— Проверяли чернила в ЦПУ художников? — предположил Всеволод, памятуя разговоры в отделе о том, что начальник их любит молодежную инициативу и самостоятельность.

— Это так просто не проверишь, — покачал головой Дудинцев, давая возможность подполковнику передохнуть.

Да и то, право слово, рассказ длился уже больше получаса, а Свиридов к таким длинным речам не привык, это вам не парторг, чтоб на отчетно-выборном собрании о текущем положении по два часа без перерыва разговаривать.

— Тут сперва надо бы отмести непричастных, — продолжил Дудинцев, — тех, кто никак не мог быть автором, да еще и если контактировал с атташе этим, то после вывоза романа… Кстати, срок вывоза ведь установили?

Подполковник с благодарностью кивнул Дудинцеву. И за передышку, и за верно поставленный вопрос. Все-таки оперативная хватка не пропадает даже у давно работающих в его отделе сотрудников. Впрочем, кто сказал, что она, это самая хватка, не нужна при расследовании загадочных, ни в какие рамки не помещающихся, случаев?

— С точностью до дня, — подтвердил подполковник. — Мы сейчас, в частности, и для этого тоже «контрика» ждем, что б документы нам передал по этому делу целиком, всё, что они наработали, чтобы потом не дергаться и не спрашивать: «а это было?», «а тут смотрели?»

«Работали контрразведчики на совесть, прошерстили всех знакомых и знакомых знакомых, и знакомых знакомых знакомых того австралийского атташе. Ненужных отсеяли, а у подозрительных под разными предлогами начали брать образцы чернил с их ЦПУ. И — наткнулись на искомое…

Вот только беда — не мог этот человек, с атташе знакомый через третьих-четвертых лиц, написать такой роман, и как человек — не мог, да и не литератор он вовсе, а роман-то эксперты в один голос назвали очень неплохим с художественной точки зрения. Пришлось с этим… э-э-э… декоратором и костюмером беседовать напрямую, но — аккуратно, чтоб человека не обидеть напрасно. И правы оказались те, кто так решил, от такой беседы большая польза получилась, а иначе еще на несколько месяцев работа бы растянулась.

Декоратор рассказал, что кассетами к ЦПУ его иной раз снабжает Ирина Ярцева, ну, может, знаете? Жена художника Валентина Ремезова, да и сама художница, но больше все-таки известна, как богемная дамочка. Вечеринки всякие устраивает, считай, салон артистический содержит в своей студии. И — в точку, австралийский атташе оказывается лучший друг-приятель и её самой, и её мужа, а в тот приезд в Москву, когда он получил рукопись романа, так вообще несколько дней прожил в студии Ремезова…»