Егор Просвирнин - Жорж Дунаев

Всю дорогу до Алраза меня неиллюзорно трясет нервный мандраж. Я пытаюсь успокоиться, представляя свою новую квартиру в Имперском Небоскробе, но разум услужливо подсовывает картины массовых разрушений и орбитальных бомбардировок Столицы. За три километра от города я выхожу из машины с видениями Торговой Улицы, исчезающей в грибах ядерных взрывов. Я отгоняю от себя сцену разрушения бутика Сого и осторожно шлепаю вперед по раскисшей от дождя обочине. Мои ботинки нестерпимо громко хлюпают, и за километр до Алраза я перехожу на самый тихий и осторожный шаг из всех возможных. Льет проливной дождь, ничерта не видно и о блок-посте Псов я догадываюсь лишь по слабому лучу прожектора, с трудом пробивающим стену дождя. Я забираю вправо и выхожу к стене какого-то дома. Когда была возможность, я не изучил карту Алраза и теперь вынужден блуждать в потемках, надеясь лишь на свою удачу. Перебегая от стены к стене, я миную несколько зданий, как вдруг слышу громкие голоса и вижу невдалеке слабый свет переносного фонаря. Ко мне идет патруль. Я осторожно прокрадываюсь вперед и заскакиваю за угол, но голоса продолжают приближаться. Мне остается или бежать вдоль стены дальше, надеясь достичь следующего угла до того, как меня заметят, или нырнуть в распахнутое окно Я подтягиваюсь и залезаю в темное окно. Голоса приближаются. Падаю на пол, забиваюсь под подоконник, голоса совсем близко. Вжимаюсь в стену, стараясь скрючиться как можно незаметнее. Голоса останавливаются рядом с окном:

- И вот, представляешь, он отрезает ему руку, а потом засовывает ее ему прямо в жопу! – оба солдата грохают хохотом, я мысленно открываю список «зверства полярнопсовской военщины» и начинаю его заполнять.

- А потом отрезает вторую и начинает бить его отрезанной рукой по щекам! По щекам! Его руууукой! А-ха-ха-ха! – оба Пса аж надрываются смехом, мой список наливается кровью.

- А дальше-то, дальше-то чо?

- Не знаю, дальше нас на построение вызвали, я эту серию не досмотрел.

Я мысленно чертыхаюсь, закрывая голодно воющий список. Гребаные любители боевиков!

Псы еще какое-то время разговаривают промеж собой, обмениваясь сальностями самого грубого пошиба. В какой-то момент уровень пошлости начинает так зашкаливать, что я всерьез подумываю вылезти из-под подоконника и кинуться на них ночным мстителем солдатскому юмору. Но, слава богам, их рация оживает, далекий командир бубнит в солдатские динамики что-то непонятное и псы срываются с места, убегая обратно в дождь. Я выдыхаю и расслабляюсь, разваливаясь у стены уставшим пауком-птицеедом. Так проходит минута, другая, третья. На десятой я слышу отдаленные шаги и понимаю, что ко мне кто-то идет из глубины здания. Схватив валяющуюся на полу железку, я замираю у двери, готовый проломить череп первому, кто ее откроет. Шаги приближаются, я перехватываю железку поудобнее. Шаги ближе, я нервно облизываю пересохшие губы. Шаги совсем рядом, я делаю из своего лица боевую гримасу «конец тебе, котя». Шаги останавливаются у двери, ключ щелкает в замке, я набираю полную грудь воздуха и готовлюсь бить. Дверь распахивается, я замахиваюсь, и тут отблеск света падает на глаза вошедшего. Точнее, вошедшей. И я вижу перед собой самые прекрасные глаза в моей жизни. Голубые, как продавцы в бутиках, глубокие, как бассейн в FitGym, красивые, как закат после химического выброса. Моя железяка бессильно опускается, я сражен приступом любовного восхищения. Вошедшая девушка бьет ладонью по выключателю и замирает, увидев меня – мокрого, изорванного, в болотной грязи, с железом в руке. Я тоже замираю, увидев ее – невозможно прекрасную, с голубыми глазами, белоснежной кожей, черными волосами, и точеной фигурой в униформе старшего офицера Первого Пыточного Дивизиона. Мы изумленно смотрим друг на друга секунд десять, после чего она с размаха бьет меня ногой. Я блокирую удар железкой, она бьет еще и еще, тесня меня к окну. Я пропускаю очередной ее выпад и со всей силы ударюсь спиной о подоконник, корчась от боли. Девушка подхватывает меня и бросает прямо в стеклянную дверцу шкафа. Треск ломаемого стекла, шорох падающих осколков, я чувствую во рту привкус крови. Войдя во вкус, она выдергивает меня из разбитой дверцы и со всей силы разбивает моим лицом вторую дверцу. Я кричу от боли и пытаюсь вытащить из лица осколки, но мучительница моя не дает этого сделать, выхватывая меня за шкирку. Я стою с ее рукой на загривке, с моих плеч падают стеклянные осколки, кровь течет по моему лицу, смешиваясь с болотной грязью. Она презрительно кривится:

- Кто ты?

Я поднимаю на нее полное боли лицо и пытаюсь улыбнуться губами с торчащими из них кусочками стекла:

- Жорж Дунаев, солнышко.

Ее прекрасное лицо передергиваются гримасой отвращения:

- Мудак! – и мое тело впечатывается в подоконник, и разум мой покидает изуродованные останки мои, и я снова погружаюсь во тьму.

- Жоржи, дорогой! – вслед за громким криком прямо на мою голову выливается ведро холодной воды, и я прихожу в сознание. Я привязан к стулу, перед моими глазами все плывет, и я с трудом фокусирую зрение, ежась от стекающих на лицо ледяных капель. Промучившись минуту, я подчиняю свои зрачки, фокусирую взгляд и вижу прямо перед собой лицо. Улыбающееся лицо генерала Сангвиниуса, командующего десантными войсками Республики Полярных Псов. Увидеть перед собой Сангвиниуса – это получить на руки путевку по девяти кругам Ада с пометкой «всю включено».

Заметив, что я очнулся, генерал еще шире растягивает губы и нежно прижимает меня к своей груди:

- Жоржи, дорогой, сколько лет, сколько зим! Как ты, как ты, мой сладенький? – я пытаюсь его укусить, он уворачивается и лижет мой лоб.

- Ммм, с нашей последней встречи ты не растерял ни капли своей сладости, Жоржи! Ты же помнишь нашу последнюю встречу, сахарный мой мальчик? Помнишь, да? – на последних словах его голос набухает истерическими нотками.

Я обреченно закрываю глаза и вспоминаю планету-мегаполис Траас, место ожесточенной битвы между Псами и Великим Халифатом. Я работаю на стороне Халифата, публикую серию колонок о любимых методах пыток среди Псов и извращенных играх, устраиваемых Сангвиниусом. В воскресенье выходит мой последний материал, в понедельник официальный канал вооруженных сил Республики передает распоряжение всем подразделениям Псов стрелять в меня при первой возможности. Во вторник диверсанты Псов уничтожают коммуникационную и энергетическую системы Трааса, в среду в атмосфере рвутся атомные бомбы и планета погружается в вечную ночь. Кромешная темнота, бессмысленное потрескивание в радио, бесконечные помехи на телеэкранах, ветер, воющий в пустых небоскребах с выбитыми окнами. Финальная часть планетарной осады. Халифат обречен, всеобщая эвакуация через двадцать четыре часа, я присоединяюсь к одному из последних арабских патрулей для написания заключительного репортажа. Холодно и темно, мы осторожно крадемся по опустевшим улицам мимо разграбленных магазинов с разбитыми витринами. Под нашими ботинками хрустят осколки стекла, арабы беззвучно чертыхаются и вглядываются в черноту, пугливо поводя лазерными AKK-447. Я крадусь в конце патруля, и только это меня спасает, когда мы наталкиваемся на самого Сангвиниуса, вышедшего поохотиться в ночи. Перестрелка даже не успевает начаться – покрытая свастиками личная охрана генерала моментально разделывает визжащих от ужаса халифатцев. Рев боевых пил, чавкающие звуки распиливаемой плоти, фонтаны крови, брызгающие из перепиленных артерий – за десять секунд я теряю всех моих провожатых. С расширенными от ужаса зрачками я бросаюсь прочь и бегу, бегу, бегу, не разбирая дороги. За мной в тяжелых бронекостюмах грохает сама смерть, подстегивая меня беспорядочными очередями из болтеров. Мы бежим так десять, пятнадцать, двадцать минут, бежим до тех пор, пока я не теряю счет времени. Я рвусь вперед, не разбирая дороги, сбивая урны, перепрыгивая скамейки, врезаясь в палатки уличных торговцев. Единственная моя надежда – что облаченные в тяжелую броню псы Сангвиниуса устанут раньше меня, но я не успеваю додумать эту мысль, как слышу сзади характерное шипение боевых стимуляторов. Шипение прекращается, и через минуту озверевшие псы начинают меня нагонять. Я слышу, как приближаются их мощный топот, как запыхавшийся Сангвиниус уже довольно кричит «Живьем, живьем хватай говноеда!», я с трудом уворачиваясь от прыгнувшего на меня пса и тут мы выбегаем прямо к одному из последних блок-постов Халифата. Мощные прожекторы мгновенно берут псов в перекрестье лучей, стационарные пулеметы хлещут кнутами очередей по грудям со свастиками, здоровенные охранники захлебываются собственной кровью, а на Сангвинуса набрасываются сразу пятеро арабов. Он отбивается что есть силы, но наследники Салладина ловко вяжут брыкающегося гиганта, а затем, визжа и улюлюкая, уволакивают прочь беспомощного генерала. Я обессилено падаю у входа на блок-пост, достаю коммуникатор и пишу колонку до тех пор, пока за мной не приезжает персональный бронетранспортер со взводом охраны. Болтаясь в бронированном машинном нутре, я еще не знаю, что через полгода бесчеловечных пыток и истязаний Сангвиниус сможет вырвать из стены удерживавшую его цепь, перебить ей двадцать человек охраны и сбежать на личном космокатере начальника тюрьмы. Я не знаю, что после он потерпит крушение на пиратской луне Пиксара и космодесантники Псов организуют кровавый планетарный штурм ради спасения любимого генерала. Я не знаю, что по возвращению тридцать процентов организма генерала заменят на механическую плоть, чтобы спасти его от начавшейся гангрены. И, конечно же, я даже не предполагаю, что после всего этого я попаду к нему прямо в руки.