Лиз Дженсен - Вознесение

В тот день что-то во мне изменилось.

А сегодня…

Если бы я верила в Бога, то сейчас просила бы Его о помощи.

Когда мы въезжаем на восточную парковку, сквозь тучи пробиваются ниточки света, рассыпаясь по крышам и капотам сотен машин калейдоскопом цветных бликов. Из чрева стадиона, отраженные освещающими его гигантскими экранами, расходятся упругие волны религиозной музыки. К широким пешеходным мостикам, которые тянутся над окружающей остров водой, оживленно переговариваясь, спешат вереницы нарядных людей. Улыбки, перемигивания, радостные возгласы, напутствия: такое впечатление, что эта благодушная, праздничная толпа собралась на дружеский матч. Миловидная женщина в желтой форме с синими эполетами на плечах жестом показывает, чтобы мы следовали за длинным хвостом машин в дальний конец парковки, и кричит нам вслед: «Благослови вас Бог!»

Физик въезжает на свободное место. Оглядываюсь на экран, установленный на площади перед стадионом: ярусы заполняются на глазах, а на установленной в стороне от центра сцене слаженно репетирует группка из пяти-шести одетых в белое проповедников. На соседнем экране под заголовком «Страна в хаосе» мелькают кадры из новостей Би-би-си, которые повторяет наш миниатюрный телевизор. Протягиваю Фрейзеру Мелвилю бутылку воды. Тот отпивает глоток и возвращает ее мне.

— Придется войти внутрь. С вертолета нас здесь не увидят, — говорю я. Ощущение, что вокруг меня смыкаются стены, стало почти нестерпимым. Нужно поскорее выбраться на открытое пространство, иначе эта медленная пытка меня доконает. Судя по бледному лицу физика, путешествие далось нелегко и ему.

— Мы же прославились на всю страну. Твое кресло плюс размеры здешних экранов — мы и ста метров пройти не успеем…

— Правильно, давайте останемся тут и сдохнем! — радостно предлагает Бетани. — Потонем все вместе, как дружная семья!

Хватаю мобильник:

— Попробую еще раз. Если прозвонимся, то хоть узнаем, где они сейчас находятся. И скажем, что мы тут. По идее, пресс-конференция должна бы уже закончиться, ведь правда?

Физик кивает. Набираю номер телефона Неда, но линия молчит.

Вокруг нас снуют люди в желтых формах, направляя вновь прибывших к мостику и дальше, к широкой площади перед стадионом. Пока я перенабираю цифры, по телевизору показывают новые сцены сумятицы, царящей на дорогах и в воздухе, после чего включается живое вещание с «Погребенной надежды». В непроглядном мраке дня залитая светом вышка возвышается среди волн, будто заколдованная крепость. Главный инженер Ларе Аксельсен отвечает на вопросы журналистов, слетевшихся на наспех организованный брифинг. Судя по тому, как они дрожат в своих дождевиках, на платформе стоит жуткий холод. Далеко внизу ворочается мрачное море. Снова набираю Неда, и снова безуспешно. Аксельсен и еще кто-то из начальства «Траксорака» заявляют: ни на поверхности дна, ни в самой скважине никаких необычных процессов не наблюдается. Следующий вопрос. Приглушаю звук и вжимаю молчащий телефон в ухо. Признать поражение я не готова. Ларе Аксельсен демонстрирует репортерам подводного робота и сделанные им снимки скважины, из которых явствует, что никаких аномалий там нет.

Я снова принимаюсь терзать телефон, и вдруг сзади раздается судорожный вздох. Оборачиваюсь. Глаза Бетани округлись, ноздри трепещут, ее всю трясет.

— Вот оно! — шепчет она. — Началось! Я чувствую! Что-то случилось с ее дыханием: она хрипит, ловит ртом воздух и вдруг складывается пополам, как будто от удара в живот.

— Бетани? — Но она далеко. Корчится в судорогах, обхватив голову по-прежнему связанными руками, словно прячется от невидимой опасности. — О боже. Бетани, ради бога, только не сейчас.

— Погоди, — говорит физик и выпрыгивает из машины.

Как на пружине, голова Бетани откидывается назад, и она издает пронзительный, нечеловеческий вопль, похожий на свист кипящего чайника, закатывает налитые кровью глаза, потом снова сгибается пополам и бьется в конвульсиях такой силы, что машина ходит ходуном. Фрейзер Мелвиль распахивает заднюю дверцу и пытается прижать извивающееся тело к сиденью.

Краем глаза замечаю, что один из парковщиков смотрит в нашу сторону. Помахав коллеге, он показывает на странно раскачивающийся автомобиль и решительным шагом направляется к нам. Мосластый и тощий, как новорожденный жеребенок, парень без труда протискивается между бамперами припаркованных машин, срезая путь. Пока я смотрела в окно, физик изловчился и спихнул ноги Бетани на пол, после чего рывком подтянул ее в сидячее положение, забрался на сиденье рядом с ней и захлопнул дверь, оказавшись таким образом в заточении.

— Руки! Скорее развязывай! — подгоняю я.

Желтая куртка уже в двух шагах. Физик торопливо распутывает узел шарфа.

Прищурившись, парковщик заглядывает в салон:

— У вас все в порядке?

Бетани уже не беснуется, но ее все еще колотит. Широко раскрыв рот, она делает огромный глоток воздуха.

— Конечно, — говорю я, приспустив стекло. — Волнуется девочка, вот и все. Еще бы!

Похоже, парковщик что-то заподозрил. Может, узнал нас по фотографиям из новостей?

Посиневшие губы Бетани кривятся. Она пытается что-то сказать. Кашляет.

— Все, уже началось. Я чувствую, — выдавливает она. Голос у нее глухой и слабый — голос призрака.

Взгляд физика устремлен на один из огромных уличных экранов перед входом в стадион.

— Она права, — говорит он — рассеянно, как будто в ответ на какую-то свою мысль. — Смотрите.

Журналисты на «Погребенной надежде» в панике вскакивают. Что-то их напутало.

— Меня зовут Калум. Я тут работаю, — говорит желтокурточник. Уходить он явно не собирается. — Может, врача вызвать?

— Нет, спасибо, с ней все в порядке. Мы просто смотрим новости, — неуверенно говорю я, показывая на экран. — Там что-то происходит.

И это чистая правда. Изображение вдруг начинает дергаться. Ларе Аксельсен хватается за стул, пытаясь удержаться на ногах, но в следующий миг его отбрасывает в противоположную сторону, и он вылетает из кадра, будто брошенная подушка. Камера едет назад, беспорядочно подпрыгивает, а затем вдруг описывает окружность. Наверное, ее уронили. На экране видны перевернутые, бегущие ноги. Слышны бессвязные выкрики.

Потом раздается глухой удар.

Калум ошеломленно распахивает глаза.

— Первый толчок, — шепчет Фрейзер Мелвиль.

Изображение меняется. Вид сверху — ярко освещенная вышка раскачивается из стороны в сторону и вдруг замирает. В следующую секунду, медленно и как будто задумчиво, все сооружение начинает крениться вбок, зависает под неестественным, невозможным углом, а затем, с почти балетной грацией опускающегося на колени верблюда, огромная башня начинает погружаться в море. Ослепительная оранжевая вспышка, потом — гаснущие один за другим огни. Дальнейшее происходит так быстро, что подробности различить почти невозможно. За какие-нибудь две секунды вышка исчезла, растворилась в пучине волн, как будто ее никогда и не было.