Кеннет Харви - Город, который забыл, как дышать

Если верить всем этим историям, дядя, похоже, родился в рубашке.

Родители Джозефа умерли. Сначала отец от рака мозга. Он тридцать лет прослужил в департаменте туризма, и оказалось, что в здании хранились ядовитые вещества. Мать скончалась полгода спустя. Врачи сказали, от старости. Джозеф был уверен, что от тоски. Мама работала медсестрой и ушла на пенсию всего за четыре года до смерти. Родители были умными, работящими и веселыми людьми. Они обожали вечерами пересказывать друг другу разные случавшиеся с ними глупые истории и при этом катались от смеха, хватая ртом воздух и утирая слезы. Как не хватает теперь этих вечеров в гостиной! Жалко, что Тари почти не помнит дедушку с бабушкой. Когда их не стало, малышке только-только исполнилось пять.

Джозеф вспомнил, как сегодня Тари выскочила из машины, едва они подъехали к дому Критча, и начала оглядываться в поисках сверстников. Слева — дом с солнечными батареями, справа, дальше по верхней дороге, старая заброшенная церковь. И нигде никаких детей. Через некоторое время у свежей могилы на церковном кладбище собралась толпа. Были и те, кого Тари и Джозеф встретили, въезжая в городок. Уж не дядю ли Дага хоронили? На лицах застыло выражение неизбывного горя. Джозеф и Тари удостоились лишь нескольких мимолетных взглядов. Никто не кивнул, никто не помахал рукой.

Джозеф разглядывал потолок, древние беленые доски, завитки бронзовой люстры. Кто эта женщина из соседнего дома? Он пытался вспомнить ее лицо, но мысли сами собой возвращались к кладбищу, к печальным людям, провожавшим машину глазами. Скорбь на лицах постепенно сменялась ненавистью.

Томми широко улыбнулся мисс Лэрейси и кивком показал на узкий коридор, ведущий в гостиную.

— Я нарисовал кой-чего.

— Небось, рыбу? — поинтересовалась старушка, любовно оглаживая пирог. Она порядком проголодалась и с удовольствием съела бы кусочек. Да и чашечка чаю была бы в самый раз. Только сначала надо посмотреть картинки Томми. Художник он чудесный, но самое главное, не как он рисует, а что.

— Не-а, не рыбу. — Томми круто повернулся и двинулся по коридору. Узкий проход украшали карандашные портреты каких-то семейств и десятки библейских цитат в рамках под стеклом. Больше всего мисс Лэрейси нравилось изречение: «Благодатию Господа Иисуса Христа спасемся».[5] Во-первых, красиво, во-вторых, правда. Впрочем, это не мешало старушке время от времени постукивать пальцем по рамке, приговаривая: «Благодатию Господа Иисуса Христа пасемся».

Томми гостеприимно повел рукой, приглашая мисс Лэрейси следовать за ним.

— Тут вот Райна заглянула, — сообщил он.

— У тебя маслице есть не горклое, пирог намазать? — спросила старушка, семеня за хозяином.

— Так может тогда чайку согреть?

— И то дело, — проворковала мисс Лэрейси с порога и подмигнула Томми. — Только тогда уж самого наилучшего.

В гостиной громоздилась мебель всех стилей и времен. Старушка кивнула Райне, которая со стаканом в руке развалилась на низеньком диване. Полупустая бутылка янтарного рома стояла рядом на кофейном столике. Райнина аура потускнела и стала цвета плесени, значит, выпила дамочка порядком. Печень явно никуда не годится, а все потому, что мелкие страстишки затмили внутренний свет.

— Наше вам добросердечное, — сказала мисс Лэрейси.

— Видали мы ваше «добросердечное»… — пробурчала Райна, облизнула подпухшие губы и помотала головой. Голубая футболка, темно-синие в облипку джинсы. С Райниной фигурой не стоило их надевать. Мисс Лэрейси подумала, что в таком возрасте пора уже следить за собой. Хотя, конечно, нынче мужиков ничем не проймешь, даже непонятно, на кой стараться. Они после свадьбы на супружницу и не смотрят, хоть нагишом ходи. Нет, ну вы гляньте только на эти косматые патлы. Что твоя березовая метелка. Оюшки-горюшки — какие дела. Райна с тех пор, как муж помер, совсем за собой не глядит. А чего убиваться? Муженек, прямо скажем, был не подарок, только и знал, что семейные деньги пропивать… Боже ты мой, она еще и босиком! Кроссовки скинула, носки разбросала — вот распустеха!

— Ну че, за встречу? — спросила Райна, помахав бутылкой.

— Нет уж, меня от такой гадости разорвет.

Томми разложил рисунки на обеденном столе красного дерева и застыл в ожидании. Стол этот был обязан Томми жизнью. Массивное сооружение с резными ножками кто-то выбросил во двор, чтобы освободить место для новой мебели — блестящей и хромированной. Рядом тускло поблескивало медными заклепками бордовое кожаное кресло. Чуть поодаль на выцветшем голубом серванте с двумя глубокими ящиками в беспорядке лежали пожелтевшие щербатые тарелки с каймой из розочек. Прямо лавка древностей, только покупатели что-то не торопятся.

Томми пальцем отодвинул один из рисунков и быстро сунул руки в карманы. Рисунок изображал гору, над ней кружились какие-то огромные насекомые — три штуки. Набросок был сделан углем, это подтверждали черные пятна на рубашке художника. Томми медленно тер их пальцами и, застенчиво улыбаясь, ждал, когда же мисс Лэрейси выскажет свое авторитетное мнение.

— Томми здорово рисует, — слишком громко сказала Райна. — В жизни не видала, чтоб так рисовали.

Мисс Лэрейси не слушала.

— Это что ж тут такое летает? — спросила она и прищурилась, чтобы получше разглядеть рисунок.

— Вертушки, — объявил Томми, предостерегающе выпучив глаза. Он ткнул в занавешенное тюлем окно. — Там, над мысом.

Мисс Лэрейси поднесла рисунок к глазам.

— А ждать их когда? — Она уже почти возила носом по бумаге, изучая каждый штрих.

Томми, словно школьник, пожал плечами и переступил с ноги на ногу.

— Так что, по чашечке? — нервно спросил он.

Всякий раз дно и то же. Томми обязательно надо похвастаться своим искусством, но так, чтобы ничего не объяснять. Как будто рисунки предрекают несчастья, и Томми в ответе за каждое сбывшееся пророчество.

— Лучше по стаканчику, — пробормотала Райна заплетающимся языком. — Мой-то чаек покрепче. — Она фыркнула, как лошадь, оттопырив губу. Рука безвольно упала на коленку. Раздался шлепок.

Мисс Лэрейси оглянулась на Райну, та поджала ноги и калачиком свернулась на диване. Глаза сами собой закрылись, стакан в руке опасно наклонился над алым восточным ковром. К счастью, проливаться было уже нечему. Райна засопела во сне, и аура ее слегка прояснилась, поскольку тело перестало верховодить душой. Стакан выскользнул из пальцев и со стуком упал на ковер.

— Тягостно ей, — словно оправдываясь, сказал Томми. — Потерялась совсем.

— Да кто ж не поймет.