Евгений Акуленко - Ротмистр

Голландии, в Европе, но фон Зейкис умеет ценить свое время, никто не сравнится с ним в скорости передвижения, ни литерный поезд, ни птица, ни зверь. Ибо паровозы простаивают на станциях, а зверью, даже сколь угодно выносливому, требуется отдых. Барона же со свитой через каждые двадцать пять миль ожидают сменные кони. Процессия миновала каменные, налепленные друг на друга дома, попетляла по извилистым проездам пригорода и помчалась меж усыпанных росою полей и крыльев исполинских мельниц, замерших в туманной дымке. Двое возниц, сидящих на закорках, не сговариваясь, переглянулись. Дорога предстояла долгая, пассажир их остановок не любил, не то чтобы выйти поразмять ноги, а вообще, умудряясь в пути ни разу не сходить до ветру, смены им не положено, так и станут они править попеременно, давая друг другу возможность отдохнуть. Стало быть, нечего зря время терять. Один достал узелок, развернул деловито. Сейчас он позавтракает, подзакусит плотно и вздремнет, покуда напарник правит упряжкой. Второй покосился завистливо на снедь, зевнул и стал смотреть в сторону — ему отдыхать еще не скоро. Когда лошади перебегали выгнутый мосток, снизу, с воды послышался странный всплеск, будто бы на поверхности взыграла большая рыбина. Возница обернулся и с удивлением обнаружил, что сидит на закорках один. Напарник его непостижимым образом исчез. Возница завертел головой, привстал, намереваясь подозвать верховых, и снова сел, беспомощно хлопая глазами. Рядом оказался некто совершенно незнакомый, возникший неслышно, будто соткавшись из воздуха. Покуда возница раздумывал над тем, звать ли ему на помощь, перекреститься или просто протереть глаза, незнакомец проворно перехватил вожжи и ногами выпихнул его вон. Все произошло настолько скоротечно, что возница не успел ни воспротивиться, ни поднять тревогу. Грянувшись на скаку оземь, откатился в сторону и затих, лишившись памяти. Незнакомец повел себя в высшей степени странно: ухватился за основание одного из внешних керосиновых фонарей и с силой потянул к себе. В недрах кареты лязгнуло. Это сорвавшиеся с замков могучие пружины привели в действие хитрый механизм, намертво заблокировавший дверь и перекрывший окна непроницаемыми стальными шторами.

— Что там у вас, черт возьми, происходит?! — изнутри донеслось недовольное брюзжание. — Сию секунду отворите окна! — пассажир заколотил в стенку. — И извольте остановиться! Ответом ему стали ружейные выстрелы. То из ниоткуда возникший гость извлек короткую, особой формы винтовку с выносным магазином и на полном ходу, демонстрируя необычайную меткость, одного за другим принялся вышибать с седел верховых сопровожения. Те даже не успели сообразить в чем дело. Не успели ни отвернуть коней, ни спешиться и залечь. Не знавший промаха стрелок, не знал и пощады. Все кончилось спустя полминуты. Истаяли в тумане отголоски пальбы, прочь уносились лошади, потерявшие седоков. Незнакомец остановил экипаж и поворотил вспять. Толчки изнутри усилились, послышался треск разрываемой обивки. Что-то заскрежетало противно, будто нож по стеклу.

— Сварной короб… Ну, надо же! Это ты, Шеат?

— Я, — признался Ревин.

— Изобретатели… А ведь я тебя ждал! — признался пассажир. Голос его звучал глухо, но совершенно точно можно было утверждать, что старческие нотки из речи куда-то подевались. — Ждал прямо со дня на день, не поверишь… За инженером твоим липовым приглядывал. А такой трюк проморгал. Надо же!.. Все-таки чувствуется школа за плечами…

Ревин не ответил, разминая затекшие плечи. Более суток он провел, согнувшись в три погибели, в тесном закутке под сидением. Секретную полость обили изнутри войлоком, провертели несколько дыр для вентиляции. На этом ее приспособленность к жизни заканчивалась.

Над конструкцией кареты поработали лучшие умы Европы. Внутренние стенки отлили из крупповской стали, запорный механизм устанавливали швейцарцы, производящие славящиеся по всему миру часы и банковские сейфы. Еще с месяц длились натурные испытания. Ревин старался исключить любую мелочь, любую случайность, ставящую под сомнение исход мероприятия. Но самым сложным оказалось заманить в передвижную мышеловку объект охоты. Именно затем Йохан устроил в особняке пожар, уничтоживший ходовой арсенал барона. Параллельно с этим в окрестностях Амстердама все экипажи представительского класса были выкуплены или изъяты из продажи под различными предлогами. В наличие имелась лишь одна карета, отвечающая требованиям барона, с роскошной внутренней отделкой и на чрезвычайно мягком ходу, призванном сокрыть чрезмерный вес.

Приказчики сбились с ног, пытаясь за любые деньги приобрести хоть какой-нибудь экипаж, временно восполняющий утрату. Вместо оговоренных восьми тысяч гульденов владелец каретного двора Густав Грюнвальд умудрился сторговать карету за одиннадцать с половиной. Хотя в действительности, конечно, она стоила гораздо дороже. Ревину оставалось терпеливо дожидаться, пока барон или, может статься, баронесса, не пожалуют вовнутрь, и надеяться, что они не почувствуют подвоха.

— Ну, хорошо, — снова заговорил пассажир, — и что дальше? Некоторое время назад изнутри доносились удары такой силы, что Ревина подбрасывало на сидении, а карета опасно раскачивалась из стороны в сторону. Оставалось только гадать, что там выделывает барон, который и не барон вовсе, а непонятно что.

— Ты же не хуже меня понимаешь, что рано или поздно я все равно отсюда выберусь. Как здесь говорят, не мытьем так катанием. Ревин не отвечал.

— Мы в патовой ситуации, Шеат. Вместо того, чтобы строить друг другу бесконечные козни, я предлагаю сделку. Уверен, мы сможем договориться.

— А я что-то не очень, — Ревин покрутил над спинами лошадей хлыстом.

— Я готов обменять свою свободу на конструкцию источника энергии для врат. Как тебе? Да-да, пока ты занимаешься подобной ерундой, — барон со значением постучал в железную стенку, — я кое-чего добился. Не знаю, как ты, но я намереваюсь открыть принимающую сторону здешних лет через пять. Масимум — десять.

— Намеревался.

— Что?

— Вы изволите неправильно строить фразы, барон. В вашем положении употреблять в отношении себя глаголы настоящего времени есть чрезмерный оптимизм.

— Не зли меня! — изнутри загрохотало так, что снаружи посыпались деревянные панели внешней облицовки. — Если ты жив до сих пор, то только потому, что я не видел достаточных оснований тратить на тебя время.

— Упущение…

— Что? — опять не понял пассажир.

— Что не видел… Экипаж повернул в сторону промышленных предместий, туда где возвышались трубы фабричных печей, курящие дымы. Протрясся по брусчатке и вкатил во внутренний двор одной из бесчисленных плавилен, сокрытый высоким кирпичным забором. Карету тотчас окружили люди в серых робах. Выпрягли лошадей, сняли с осей колеса, деловито водрузили короб на катки, попутно освободив его от объемных деталей, и целиком закантовали в одну из доменных печей, пришедшуюся по размерам в самую пору. Сноровка и слаженность, с которой рабочие проделали означенные операции, выдавали долгие тренировки. С Ревиным поравнялся Ливнев, плохо скрывающий тревогу, немного успокоился, получив на свой вопросительный взгляд утвердительный кивок. Карету обложили сперва вязанками хвороста, потом, поверх каменным углем, нанесенным в плетеных корзинах.