Ольга Денисова - Карачун

— Нету у меня здесь костра, — сказал Зимин старику, кинул в костер еще немного снега, а потом шарахнул лопатой о ближайшую елку: фанерный совок разлетелся в щепки, зато осталась крестовина на конце черенка.

Опираясь на клюку, подниматься было легче, и плечо старика не понадобилось. Гвозди — ржавые гвозди! — вбитые в ступни, зашевелились, Зимин поморщился и шагнул вперед. Напрасно он переживал: как только глаза привыкли к темноте, сразу стало видно, в какой стороне просека, — оттуда в лес летели маленькие белые бесенята. Невидимые ведьмы, подхватив метлы, гуськом потянулись за ним, а призраки со свистом накинулись на неуклюжих леших, разгоняя их по лесу.

Зимин сделал десять шагов и остановился: все тело тряслось от напряжения, на лбу выступил пот — не от жары вовсе.

— У тебя здесь больше нет костра, — напомнил старик.

Зимин кивнул и пошел дальше. Когда в лицо дохнула метель, по щекам уже катились слезы. Он снова остановился и вытер их рукавом свитера.

Потом он долго стоял перед канавой, не решаясь через нее перебраться. Брюки высохли у костра, а теперь предстояло снова извалять их в снегу. Вылезать наверх пришлось цепляясь за кусты и подтягиваясь на руках. Когда Зимин оказался на другой стороне, в голову закралась соблазнительная мысль и дальше ползти на четвереньках, но он подумал, что за час окончательно отморозит руки и колени. Старик смотрел на него сверху то ли вопросительно, то ли чему-то удивляясь.

Ветер пригибал кусты к земле, и Зимин уже не слышал в его вое шарманок чокнутых мельников: метель шипела сотнями разъяренных змей, гонимых по аэродинамической трубе просеки. Подобрав клюку, Зимин долго поднимался на ноги и отряхивался, дрожа то ли от холода, то ли от усталости. Ветер обжигал лицо — в лесу было теплей.

Старик молча брел рядом.

Зимин прошел несколько шагов, выбирая дорогу поровней, и остановился, разглядывая просеку. Маленькие белые бесенята летели мимо него вперед, и он с сожалением подумал о летучем корабле с парусом, который за несколько минут донес бы его до дома. Черт его дернул немного отдохнуть! Ржавые гвозди в ступнях раскалились докрасна, а рука, которой он опирался на клюку, уже устала. Призраки выбрались из леса и в нерешительности стояли за спиной, оглядываясь по сторонам. Ведьмы уныло волочили за собой метлы, и только лешие злорадно посмеивались, выглядывая из-за деревьев.

— А до просеки я все же дошел, — сказал Зимин старику улыбаясь.

— Я посмотрю, как ты пойдешь дальше.

Зимин поднял голову, надеясь за пеленой метели разглядеть чокнутых мельников, и махнул им рукой:

— Маэстро, урежьте марш…

На дороге его тут же подобрала милицейская машина — было семь утра. Пустую «девятку» нашли еще днем, она стояла на заброшенном проселке, в пятистах метрах от деревни за поворотом. Вообще-то по проселку никто не ездил с тех пор, как построили новую дорогу, но снегоуборочный трактор на всякий случай прочищал и его.

В милицейских «жигулях» Зимин сидел на переднем сиденье, поближе к печке, и пил из термоса горячий сладкий чай с коньяком.

И жена рыдала у него на шее, повторяя: «Сашенька, Сашенька». И мама плакала тоже, и отец качал головой. И его ребенок шевелил ножками в животе у жены.

А Зимин вспоминал, как прощался со стариком на краю поля — и на краю метели.

— А знаешь… Спасибо тебе. Если бы не ты, я бы оттуда не выбрался.

— Не за что, — хитро усмехнулся старик. — Ты первый, кто предложил мне покурить.

— Мне было не жалко.

Уставшие за двое суток чокнутые мельники еле-еле крутили свои жернова-шарманки. Сонные невидимые ведьмы обнимали Зимина на прощанье, а призраки пожимали руку. Маленькие белые бесенята уже спали вповалку на белом поле, и только изредка просыпались, потревоженные ветром, и недовольно взлетали вверх, чтобы снова улечься спать.

— Напрасно ты не захотел остаться, — сказал старик. — Ходили бы вместе по лесам…

— Вот радость-то — ходить по лесам! Мне двух ночей хватило.

— Я еще приду за тобой. Когда-нибудь.

— Приходи, — пожал плечами Зимин.

— Не боишься?

— Семи смертям не бывать…

В стационаре ему не выдали костылей — ампутировали один палец на ноге и перед Новым годом выписали домой, дальше болеть воспалением легких. Но, видно, ледяная глыба растаяла не совсем — осталась в груди крошечной ледышкой. И когда чокнутые мельники опять крутили в небе свои жернова-шарманки, а невидимые ведьмы заглядывали в окна под свист и хохот призраков в саванах, Зимин жалел не об их развеселых плясках, а о том, что так и не узнал чего-то важного.

И не узнает до тех пор, пока не согласится надеть на себя волосатый мешок из-под сахара и не отправится бродить по лесам, изображая силу, которая укорачивает день и ведает безвременной смертью. Или удлиняет день и ведает преходящей жизнью — что, собственно, одно и то же.

Редактор Елена Липлавская

Карачун — зимний солнцеворот; сила, укорачивающая день и ведающая безвременной смертью.

Изотропия — одинаковость физических свойств среды по всем направлениям