Вера Головачёва - Подарок нечистой силы

– Нет, – побелевшими губами прошептала Лидия, – мы не могли этого сделать. Она сжала руку брата и спрятала белое лицо на груди подруги.

Костик, как настоящий мужчина, встал и прикрыл девочек спиной. Все трое крепко держались за руки и ждали. Гул, тем временем, перерос в вой, а вой – в грохот. Девочки зажмурили глаза. Костик не мог позволить себе не увидеть разгул стихии, какой бы опасной она не была. Он повернулся к опасности и встретил ее с открытым лицом.

Опасность, неторопясь и оглушительно грохоча, неуклюже вывернула из-за угла. Она представляла собой неизвестно откуда взявшийся на улицах города хлебоуборочный комбайн. К нему была прикреплена цепями какая-то неведомая для городского жителя железяка, которая и устраивала такой невообразимый шум. Железный монстр, сопровождаемый проклятиями немолодых жительниц окрестных домов, величаво проследовал мимо балкона, на котором так героически ожидали конца своей юной жизни дети. Вой и грохот стали стихать.

Первой осмелилась взглянуть на мир божий бесстрашная Юлька. Она приоткрыла один глаз, потом – другой. Вместо ужасов, демонстрируемых ежедневной кинохроникой, она увидела счастливую, ухмыляющуюся и безумно красивую физиономию Костика.

Мальчик, увидев что девочка собирается задать вопрос, прижал палец к губам. Юлька понимающе кивнула. Все трое заговорщиков, немного придя в себя и приняв унылый вид, преувеличенно печально спустились вниз.

– Вы видели? – все еще шепотом спросил Костя.

Вместо ответа девочки исполнили беззвучный танец аборигенов с острова Пасхи. Да! Хока принял вид, в котором он впервые был найден девочкой. Правда, он так и не стал прежним пушистым комочком, шерсть его все так же была сваляна, зато глазки снова стали бледно-розовыми.

Лида нажала на пульте нового телевизора кнопку включения, предварительно выключив звук. На экране непривычно улыбающийся диктор беззвучно открывал и закрывал рот, а за его спиной шли картинки еще мокрых, но вполне сухопутных улиц еще недавно затопленного города.

Репортаж закончился. Вместо него пошел ролик из жизни дальнего зарубежья. На экране показали разоренные посевы, морщинистые, заплаканные лица старух в темных платках, костлявого, черного старика, стоящего на коленях и посылающего проклятия небу. Потом картинка сменилась. На фоне голубого неба трепетал зеленый еще колос, облепленный симпатичными внешне, но страшными для людей тварями, именуемыми саранчей.

Лида включила звук.

– Против насекомых уже направлена целая армия... – успокаивал впечатлительных сограждан диктор. Лида выключила звук.

В голове у нее творилась полная чехарда из мыслей, надежд, идей и желаний. «Хока совсем ослаб, – думала она, – в отчаянии он способен на любое безрассудство. Но и осторожность повысилась в несколько раз. Попробовать, или нет? Что победит: его бдительность или надежда? Пойдет ли их враг против своих принципов и выполнит ее желание „наоборот“ ради своего спасения или разгадает ее план и рискнет? Будь, что будет!»

– Не-е-т, – оглушительно закричала она, – нельзя позволить мерзким живодерам уничтожать беззащитных, милых кузнечиков!

Сначала ничего не произошло. Лишь репортаж прервался и вместо него появилась заставка рекламы. Потом яркий, такой яркий, какой еще никогда не сиял в этом доме свет полыхнул на верхнем этаже.

Черные силуэты всех трех подростков четко выделялись на фоне непривычно долгого, в этот раз, сияния. Что означал этот свет? Победу нечисти, демонстрацию его невиданной теперь силы? Или... Оставалось только ждать.

Вот свет померк. Глаза ребят, после слепящей вспышки, долго не могли приспособиться в наступившем внезапно сумраке. Окна в доме были занавешены, поэтому они не могли видеть, что происходило в городе. Но то, что стало темнее, было фактом. Тихий шорох миллионов легких тел послышался за закрытой дверью. Что-то царапало окна, корябало замочную скважину, постукивало по дверным косякам. Неотвратимое, надвигающееся, зловещее шуршание поглотило все звуки.

Звенящая тишина повисла в комнате. Дети с ужасом смотрели друг на друга. На экране телевизора опять появился диктор. Лицо его являло собой эталон недоумения.

– Невероятно, но полчища «крылатого голода» словно испарились в воздухе, – вещал он.

Еще одна вспышка, уже ослепительно белая, и последовавший вслед за ней грохот вывел детей из замороженного состояния. Безрассудный Костик первым подбежал к окну и раздернул шторы.

Уже вторая за эту неделю гроза хозяйничала в городке. Капли ливня стучали в окна, как бы коварно умоляя приютить их в доме, шуршали по крыше, пытались просочиться в щель под дверью.

Лидочка с Юлькой, мешая друг дружке и застревая на узкой лестнице, помчались в мансарду. В спальне Лиды, на том месте, где парой минут назад сидел нахохлившийся Хока, лежал маленький, жалкий клочок черной шерсти. На глазах девочек он вдруг задымился, вспыхнул и исчез.

Тихий скрип заставил подруг оглянуться. Дверь медленно открылась, в образовавшуюся щель протиснулась черная лапа с острыми когтями и Пери, так настойчиво игнорирующая спальню хозяйки, вальяжно прошествовала в комнату и улеглась на диване.

– Уничтожить нечисть могут только чистые души! – проскрипела Юлька голосом изрядно поизносившейся мумии, и обе девочки с хохотом выбежали под теплые струи роскошной июньской грозы.