Ужас из-под кровати - Святослав Владимирович Логинов

— Что ты сказал? — прогудел Махан.

— Что слышал… — дерзко ответил какой-то невидимый бунтовщик.

Ночью Махана не так боялись, он редко вылезал из своей кровати, разве что с дрожжей начинало сильно пучить. Но знаменитый горшок стоял у него не в туалете, как у всех детей, а под кроватью.

Полин поглядел с прищуром, стараясь рассмотреть, кто говорил только что. Глядя с прищуром можно увидеть истинную природу говорящего, но сейчас синий свет не давал ничего разобрать.

— Будет вам… — примиряюще произнёс ещё кто-то из мальчишек. Явно сильный, из тех, кто не боится Махана. — Устроите драку, хозяйка придёт, всем влетит. Знаете же, ночью драться нельзя. Сейчас время не драк, а подкроватных чудищ. Они уже тут, смотрят и слушают, что мы болтаем.

Назвать Мамочку истинным именем — на это осмеливались немногие, да и то под синей лампой, когда не разобрать говорящего. Разве что чудища могут разобрать, но это уже судьба, кому как повезёт. Чудища не любят свидетелей, они ждут, пока все уснут. Тем не менее, ссора пригасла, не начавшись.

— А вот кто скажет, — вроде бы это говорил прежний миротворец, — какое истинное имя у тёти Капы?

— Нет у неё истинного имени, — сказал Полин, стараясь изменить голос, чтобы не узнали. — Тётя Капа она, и всё.

— Как же нету, — возразила какая-то девчонка, — если она нам кушать приносит?

Полин мог бы возразить, но не стал этого делать. На тётю Капу Полин не раз смотрел с прищуром, но не видел в ней ничего, что указывало бы на наличие у поварихи истинного имени. Но сказать такое — значит выдать себя. А спорить просто так Полин не любил.

Воспитанники часто спорили по всякому поводу и без повода. Спорить — значило подойти друг к другу, вытянувшись, как можно выше, кто может, так и на цыпочки подняться, и громко кричать: «Да-да-да-да!» или «Нет-нет-нет-нет!» — кто кого перекричит, тот и прав.

Спорщица, не дождавшись возражений, принялась развивать тему:

— Зато у дяди Саши истинное имя — Повелитель Кочерги. Я знаю, у него в котельной кочерга есть, вся чёрная, хотя она ненужная, потому что там газ.

— Он может эту кочергу раскалить в огне и прижечь того, кто в кочегарку сунется, — уж этот кляузный голосок Полин узнал бы среди кучи других.

— Что, Будька, — сказал Полин, — ты, небось, часто в кочегарку совался, и дядя Саша тебе крепко кочергой нос прижёг. А то откуда ты про кочергу знаешь?

Будька засопел и ничего не ответил.

Славненько получилось. О таком Будька ябедничать не станет, ни Маменьке, ни Махану, ведь это значит, доносить на самого себя. А Махан, наверняка, к утру всё забудет.

В спальне наступила тишина. Одни воспитанники уснули, другие, памятуя, что молчание золото, предпочитали помалкивать.

Полин умел и любил спать, но мог, если надо, часами вслушиваться и вглядываться в ночное безмолвие. Всё тихо, спокойно, только светятся жёлтым глаза бессонного Махана. Махан никогда не спит, просто лежит с открытыми глазами. Поэтому поглядеть на него с прищуром нельзя, это он сразу заметит и уж точно не забудет. А просто так Махан ничего ночью не видит, потому что у него куриная слепота.

Остаток ночи у Полина из памяти выпал. Может быть, он спал, может — караулил, но что? Не подкроватное же чудище, которым пугали друг друга воспитанники. Поначалу Полин верил в подкроватное чудище, боялся его и долгими ночами ждал его появления, но потом дядя Саша, с которым Полин, вопреки строгому запрету, водил знакомство, сказал, что никакого подкроватного чудища нет, под кроватями только пыль, потому что нянечка тётя Клава плохо подметает и редко моет полы. А какой толк пугаться пыли? Полин бояться перестал и уже не ждал, что кто-то полезет из-под кровати.

Утро в детском доме началось с привычной суматохи. Пришла уборщица тётя Клава, поставила в угол ведро и швабру, громко хлопала в ладоши, заставляя всех вставать, даже тех, кто сам ходить не умеет. Но утром вставать должны все, чтобы не мешать тёте Клаве плохо убирать пыль под кроватями. Детский дом был для тех детей, от которых отказались родители, а среди таких всегда много необычных.

Слово «больной» в детском доме не произносилось.

Полин считался хорошим мальчиком. Ни разу Мамочка не назвала его неслухом. Но сам он понимал, что с ним не всё ладно. Хорошие дети не умеют смотреть с прищуром и разбирать истинную природу взрослых.

Когда тётя Клава объявляла подъём, Полин вскакивал первым. Утро — это завтрак, это кашка, которую Полин любил нежно, особенно манку. Ради кашки он готов был примириться даже с ложкой. Зачем нужна ложка, Полин решительно не понимал, но хорошие мальчики едят ложками, и Полин старался быть хорошим мальчиком.

Он выскреб свою тарелку раньше даже, чем раздался привычный клич Махана: «Добавки!»

Полину тоже ужасно хотелось добавки, но он понимал, что ему не дадут, и промолчал. Махан крупный, ему надо много, а Полину хватит и так.

Махан быстро счавкал дополнительную порцию и довольно объявил:

— На горшок!

Ноги у Махана были, и ходить он умел, хотя медленно и вперевалку, но обычно он предпочитал ползать, отталкиваясь от полу кулаками. И сейчас он уполз в туалет, но тут же появился оттуда с ночным горшком в руках. Поставил горшок между столиками и уселся портить аппетит тем, кто не успел доесть кашу. Остановить Махана никто не пытался, лишь тётя Капа громко сказала:

— Фу!..

Не дожидаясь разрешения, Полин вышел из-за стола и отправился в игровую, подальше от Махановой вони.

Весь раздаточный материал, который Мамочка называла игрушками, был с вечера убран, и доставать его не разрешалось, поскольку с утра проводилась физзарядка, для чего в детский дом специально приходила Игамунда, настоящее имя которой было Шаманка.

Вообще-то физкультурницу полагалось называть Инга Сигизмундовна. Работники детдома словно специально носили непроизносимые имена, но Игамунда перещеголяла всех. Её имя-отчество никто из воспитанников не мог выговорить даже под страхом поставления в угол. Поэтому к Игамунде не обращались никак. Однажды Фика, та, которая любила рисовать, вздумала назвать физкультуршу Игамундой. В результате она получила такую тренировку, что просто ужас. Игамунда приказала косноязычной девчонке сто мильёнов раз произнести своё имя-отчество. Сколько раз Фика выдержала, никто не знает, но после таковой экзекуции она вообще перестала говорить, а дядя Саша, когда Полин рассказал о случившемся, произносил такие слова, о которых Полин знал только, что ему их знать нельзя. Смотреть