Ужас из-под кровати - Святослав Владимирович Логинов

Во время прогулок Алла Сергевна сидела на детском стульчике и помечала красным карандашиком записи в тетрадках, которых у неё всегда была толстая стопка. Разглядывать с прищуром Аллу Сергевну можно было до одурения, в скучном и всегда недовольном лице ничего не менялось, оно просто становилось ещё скучней и недовольней.

Истинное поименование Аллы Сергевны было Чучилка, потому что она ходила на службу в школу, где волокла двойную или тройную нагрузку, так что даже методического дня у неё не было. Всё это недовольство вываливалось на окружающих, и особенно на Полина, когда он разглядывал Аллу Сергевну с прищуром. Зачем Чучилка набирала столько обязанностей, было не понять, но и в свой единственный выходной она подрабатывала в детском доме, хотя ужасно злилась по этому поводу.

Как она тут подрабатывала, и что значит слово «подрабатывать», Полин не понимал. Ничего такого Алла Сергевна не делала, сидела на стульчике и проверяла тетрадки, принесённые с главной, ненавистной работы. Время от времени она окидывала взглядом площадку и делала замечания:

— Кузнецова, опять ты в лужу влезла? Выйди немедленно! Жуков, что ты уставился на меня, как баран на новые ворота? Иди, играйся.

Удивительным образом Алла Сергевна знала фамилии всех воспитанников. Наверное, таким было общее свойство всех чучилок.

Через час группу загоняли домой. Воспитанники упихивали верхнюю одежду в шкафчики и отправлялись обедать, а Чучилка с недопроверенными тетрадями, уходила, чтобы вновь появиться через неделю.

На обед ели суп, макароны с котлетой и жиденький компот. Тут снова приходилось управляться ложкой и поторапливаться, иначе кто-нибудь может прихватить твой компот.

День катился раз и навсегда установленным порядком. Тихий час, во время которого строго-настрого запрещалось разговаривать. Когда укладывались в постель вечером, можно и поболтать, а тут — ни-ни! Лежи молча и пошевелиться не смей, словно засевший в засаде зверь. Полин думал, что Нявке, наверное, не трудно так лежать, изготовив для нападения убийственные пилы. Самому Полину тоже было не трудно, он давно привык лежать без движения. Но сегодня Полин размышлял, а вдруг он и сам такое же подкроватное чудовище, что и Нявка, а настоящего Полиекта Жукова, который был хорошим мальчиком, он сожрал и теперь живёт вместо него и выбирает, кого бы сожрать ещё. И даже, если это не так, всё равно, все узнают, каков Полин на самом деле, и никогда больше Маменька не похвалит его. Пусть, лучше, сразу придёт Враг, чьё имя неведомо, и утащит его навсегда.

«Скверные мальчишки и девчонки, вы знаете, что с ними бывает, куда они попадают в конце концов», — говорила Мамочка. Полин этого не знал, но какая, в сущности, разница? Кто узнает, тот уже не расскажет никому.

Кончился и тихий час. Мамочка принесла чистую бумагу и пачку фломастеров, по большей части тёмных цветов. Начался урок рисования. То есть, никакого урока не было, просто Мамочка велела рисовать зверя, какого не бывает.

Откуда воспитанники, вживе видавшие разве что залётного голубя во время прогулки, могут знать хоть что-то о зверях? Заинька, за которым бегали на физкультуре, мишка, к чьей берлоге прибежали… А какие они, мишка с заинькой? К тому же, велено рисовать зверя небывалого. Небывалый зверь, тот, что подбирается по ночам, в лапы кому так страшно попасть.

Некоторые, и Махан впереди всех, просто карябали фломастером по бумаге, так что в их закорюках не было никакого смысла. А у других на бумагу лезли подкроватные чудища, порождения ночной тьмы.

Мамочка ходила между столиками, благосклонно кивая.

— Лучшие рисунки повесим на стенку, чтобы все видели, какие у нас замечательные дети.

Кто все? Тётя Капа, что ли, когда придёт раздавать обед?

Лучше всех старалась Фика, зверь у неё выходил как раз такой, какого ночами представлял Полин.

Сам Полин рисовал плохо, его рисунки мало отличались от Махановых закорюк. Ну и пусть, всё равно хорошим мальчиком ему не быть.

Мамочка отметила, какой рисунок кому принадлежит, и унесла всю кипу листков к себе. У воспитанников началось свободное время до и после ужина, вплоть до чашки дрожжей и отбоя. Из-под стеллажей выдвинули ящики с раздаточным материалом: пирамидками, кубиками, пазлами, нарисованными на кусках фанеры. Игрушки, сидящие на стеллажах, трогать не разрешалось, да и не больно хотелось. Там были такие буратины, медведюшки и заиньки, что оторопь возьмёт.

Полина Маменька так и не вызвала в свой кабинет, и он впустую маялся, не зная, что думать. Забыть Маменька ничего не могла, и уж тем более Игамунда не упустит возможности нажаловаться. Значит, разборка случившегося отложена на неопределённое время. Полин сидел, перебирал фанерки с кусками нарисованных машинок и ждал неприятностей.

Нявка подошла в нему, улыбнулась беззубым ртом.

— Давай вместе собирать пазл.

— Нет! — рыкнул Полин, отодвигаясь.

А ведь прежде они, бывало, играли вдвоём. Но теперь, увидав, какова Нявка на самом деле, он не мог скрыть неприятия.

Нявка вздохнула и молча, отошла.

Кое-как Полин избыл свободное время, безо всякой радости выпил дрожжи со сладким молоком и улёгся в постель. На этот раз ему пришлось призвать на помощь всё своё умение, чтобы не заснуть, а заметить, что станут делать чудовища, так хитро притворяющиеся детьми.

Главное, безостановочно ныла в душе мысль, что и он тоже чудовище, может быть, самое хитрое и жутковидное из всех.

Как жаль, что на себя самого нельзя посмотреть с верным прищуром!

От жёлтых зенок Махана Полин загородился одеялом и, время от времени, окидывал особым взглядом остальную часть спальни. Он не ждал, что чудища полезут из-под кроватей, они давно тут и ловко притворяются детьми. Он хотел видеть, как они проявят себя.

И он-таки подкараулил, что ожидал. Проклятый синий свет не давал ничего толком рассмотреть, но всё же Полин различил, как невнятная, но ничуть не похожая на человеческую тень бесшумно скользнула к одной из кроваток и склонилась над спящим.

Полин напряг все чувства, что у него были. Чудесное зрение подводило его, и тонкий слух не доносил ни малейшего шороха, а вот обоняние… В дневной жизни оно только мучило Полина.

Вонял Будька, смердел Маханов горшок, из тёти Калиной кухни доносились ароматы далеко не всегда аппетитные, но сейчас только нюх позволял понять, что происходит.

Тонко запахло кровью, чуть слышно застонал спящий Тюпа.

Полин повернулся, словно просыпаясь, сел на постели. Суставчатая тень метнулась в сторону