Ужас из-под кровати - Святослав Владимирович Логинов

Полин замер. Ни разу не слышал он этих звуков, но узнал их мгновенно. Неправду говорят, что никто не может повторить такие слова. Если знать их, они произносятся легко и свободно, особенно для Полина, которому иные слова давались с трудом.

Сначала будто зарычал на врага, потом гамкнул, что есть силы, а под конец призывно завыл. Хорошие мальчики не рычат, не гамкают и, тем более, не воют, но Полину больше не хотелось быть хорошим мальчиком.

Дядя Саша взял Тюпу на руки, понёс в спальню. Полин поспешил следом.

В спальне Полин юркнул под одеяло, дядя Саша уложил Тюпу. Все воспитанники спали, только Махан таращил жёлтые глаза. Дядя Саша шагнул к нему.

— Почему не спишь?

— Что ты сказал?

— Спать немедленно! — свистящим шёпотом приказал дядя Саша.

Впервые за много-много ночей бессонные глаза сомкнулись. Дядя Саша вышел на цыпочках, притворив за собой дверь.

Утро началось с обычного подъёма, но потом Мамочка объявила, что Инга Сигизмундовна заболела, и сегодня зарядки не будет. Любители бега огорчились (бегать без бубна и команды не разрешалось), остальным было всё равно, и только Полин обрадовался. Значит, дядя Саша держит обещание.

Сделав объявление, Мамочка удалилась в кабинет, а воспитанники отправились завтракать. Тётя Капа, кляня всё на свете, приволокла бачок пшённой каши. Сегодня ей приходилось управляться одной, потому что дяди Саши тоже не было. Горелки в котельной шумели без присмотра.

Все эти новшества заставляли сердце Полина учащённо биться. Великое знание открыто ему, и всё-всё в жизни иначе, чем представлялось вчера. Такие настроения не приводят к добру, и у Полина не получилось вести себя, как обычно. Во время завтрака Махан мигом смёл пшёнку, как всегда стребовал добавку, а затем привычно возгласил: «На горшок!» Притащил горшок из туалета и собрался справлять нужду в столовой, без чего он не получал полного удовлетворения. Кто-то, быть может, и не чувствовал Махановой вони, а Полин жестоко от этого страдал. Обычно ему удавалось промолчать, но сейчас терпение его лопнуло, Полин подошёл к Махану и приказал:

— Какать иди в туалет! Мальчики в столовой не какают!

Махан был самым здоровенным из всех воспитанников. Он был толст и на голову выше Полина, несмотря на уродливо короткие ноги, которые не позволяли, как следует, ходить. Зато дрался Махан жестоко, бил, не разбирая, кто перед ним, визжал и кусался. Драки устраивал иной раз вовсе без повода, а уж если ему сделать замечание, расправа была неизбежной. Впрочем, Махану давно никто не пытался перечить.

— Что ты сказал? — Махан разинул рот, готовясь завизжать. Лицо его налилось вишнёвым цветом — верным признаком истерики.

Терять было нечего. Полин прищурился, желая рассмотреть истинное лицо врага.

Не было толстого драчливого мальчишки. Перед Полином сидело нечто ни на что не похожее. Голая, без единой волосины башка, густо усеянная бородавками, крошечные жёлтые глазки, что так пронзительно светились в темноте, две слизистые дырки ноздрей и широкая пасть с рядами мелких, но очень острых зубов. Туловище, нелепо втиснутое в детский халатик, напоминало кожаный мешок. Ног, которые так плохо ходили, и вовсе не было, как нет их у слизняка, зато руки с намозоленными кулаками свисали до самого пола.

Драться с таким чудовищем казалось немыслимым. Это был даже не зверь, а тот ужас, что выползает ночью из-под кровати, перехватывая дыхание и не давая даже позвать на помощь. А здесь он давно уже выполз на волю, прижился и творил свои мерзости, без оглядки на окружающих. Недаром дядя Саша говорил, что под кроватью никого нет. Вот он, ужас подкроватный, туточки, скрываться ему незачем. Выжидает удобной минуты, чтобы сожрать, а потом какой-нибудь другой монстр займёт место съеденного и будет жить вместо него, и даже мама, у кого она есть, не заметит подмены. Впрочем, может быть, и заметит и будет жаловаться, что сына как подменили, а ведь такой был хороший мальчик.

Отступать было некуда, не пощады же просить. Полин схватил ночной горшок и саданул Махана по шишкастой голове.

Ночные горшки у воспитанников были пластиковые. Предполагалось, что у каждого свой персональный горшок, но поскольку цветочков и бабочек на ночных посудинах не было, владельцы горшками менялись, горшки путались, никакого порядка в этом важном деле не наблюдалось. И только Маханов горшок был на особицу. Обычные горшки Махан быстро разбивал, пока для него не нашли старый горшок, каких давно не делают. Этот горшок был из эмалированного железа, с нарисованным на боку цыплёнком. Никто не смел в него писать, за этим Махан следил строго, нарушителям грозили кары, однообразные, но очень болезненные. Зато и получить таким горшком по черепу — звону будет на весь дом.

Махан завопил. Это был уже не боевой визг, а дикий рёв, в котором смешались все доступные уроду чувства. Он по-прежнему лез в драку, но удары горшком, второй и третий, осаживали его, не позволяя развернуться. И Махан голосил одновременно от боли, злобы и обиды.

— Что тут происходит? — голос вошедшей Мамочки прервал потасовку.

Полин опустил горшок и отступил на шаг.

— Полиект, что ты себе позволяешь? Ты дрянной мальчишка. Разве тебя кто-нибудь бил горшком по голове? Ты набросился на больного ребёнка, как зверь. Кто позволил тебе распускать руки?

— Не руки, а горшок, — сказал Полин.

— Он ещё пререкается! Немедленно отнеси горшок на место и не смей драться. Ты меня очень огорчил.

— Он всегда какает, когда другие едят, — пытался объяснить Полин. — И воняет.

— И что с того? Ишь, мы какие нежные! Пахнет ему, видите ли, нехорошо. А ты подумал, что он ребёнок? Ему можно. Подрастёт, будет знать, где надо какать.

«Какой он ребёнок?» — хотел сказать Полин, но вовремя промолчал. Он поднял брошенный горшок и понёс в туалет. Когда он вернулся. Мамочки уже не было.

— Ну, всё, — сказал Махан. — Теперь я буду тебя убивать.

Шутить Махан не умел, так что терять Полину стало совсем нечего. Вот он, подошёл крайний случай, тот самый, о котором предупреждал дядя Саша.

Полин остро прищурился и обвёл взглядом всю группу разом.

Здесь были настоящие дети, больные, скрюченные церебральным параличом или ещё какими неведомыми болезнями, из-за которых родители бросили своих чад на произвол судьбы и волю Мамочки. А среди этих несчастных калек копошились порождения чёрной мысли: метровые тараканы с бритвенными крыльями и вечно жующими жвалами, свинорылые уроды с торчащими клыками, мохнатые исчадья, чьи колени вздымаются выше головы. Все они с интересом или тупым безразличием ждали обещанной расправы.

— Вы не возьмёте меня, — выкрикнул Полин, — потому что