Неряха - Арон Борегар

Груды одежды, которую никогда не наденешь, не занимали целые комнаты в доме Кейтлин. Каждая посуда в шкафу не была грязной, не валялась в раковине и не была сложена в других случайных местах. В углах стен и потолка ванной комнаты не было плесени. Здесь было легче дышать, пахло свежевыстиранным бельем, а не протухшей едой.

Пожалуй, больше всего мне понравилось то, что в доме, кроме Кейтлин и ее семьи, больше никого не было. Никаких мертвых или умирающих мышей, кричащих в агонии, дергающихся в бесчувственных ловушках. Никаких гранул их помета, рассыпанных в каше, и никаких звуков, когда они царапают стены, не давая спать по ночам. Они сводили с ума нашу овчарку хаски. Бадди постоянно лаял и гонялся за ними.

Мы даже столкнулись с крысами, которые были настолько чудовищными и злобными, что ловушек было недостаточно, чтобы от них избавиться. Когда они появлялись, отцу приходилось ходить по дому и избивать их до полусмерти, чтобы решить проблему. Однажды он увидел, как одна из них подошла к миске с сухим кормом Бадди и начала есть из нее.

После того, как он забил несколько штук, ему это надоело, и он решил поискать источник. Он обнаружил, что они проникают в дом через отверстие в грязном, неиспользуемом туалете в подвале. В конце концов, он заделал его, что решило проблему крыс, но по дому по-прежнему бродило множество других существ.

Больше всего меня беспокоили даже не мыши и крысы. Больше всего меня беспокоили еще более жуткие и скрытные виды страшных паразитов - тараканы. Мышь не заползет к вам в ухо или нос, пока вы спите. Крыса не станет откладывать в постели яйца, которые могут вылупиться, пока вы спите, а вот эти маленькие ублюдки - да.

Через несколько недель после вечеринки у Кейтлин, когда я осознала, насколько ненормальными были условия моего существования, я обнаружила одного из них в своей коробке для обедов. Однажды после физкультуры я открыла крышку, сглотнув слюну при мысли о болонской колбасе и майонезе, и почувствовала, что слюна высыхает так же быстро, как и вытекает.

Таракан был жирной, отвратительной тварью. Он беспокойно зашевелился, когда свет проник в коробку, и спрятался под пластиковой прокладкой из белого хлеба. Этот вызывающий рвотные позывы жук был уже совсем взрослым, с толстыми красновато-коричневыми крыльями, расположенными на спине. Он напугал меня, когда вдруг захлопал ими и стал шумно метаться вокруг моего обеда.

Я незаметно убила его, пока он не успел насторожить остальных. Как ни брезглива я была, но рефлекторно раздавила его ладонью в сочную кашицу. Меня пугало это колючее насекомое, но еще больше пугала мысль о том, что все остальные знают, что я принесла его в класс.

Я притворилась, что ем свой обед, но вместо этого просто сидела, потягивала яблочный сок и смотрела на тараканьи кишки и бежевую начинку. Наверное, это был первый раз, когда мне стало стыдно. Это было жалкое, унизительное чувство, которое раскачивалось внутри меня взад-вперед. Мне стало плохо. Настолько, что оно изменило саму ткань моей сущности. Нельзя изменить ткань, из которой ты выкроен, но можно хотя бы попытаться ее отстирать.

После случая с тараканом во мне вспыхнул огонь. Мой образ жизни должен был измениться. Когда мне было около пяти лет, я начала фанатично убирать каждый сантиметр своей комнаты. Большинство детей моего возраста были заняты тем, что ходили к друзьям, играли в игры с другими девочками на улице или, может быть, рассказывали о своих первых влюбленностях. Но не я, я была другой. Мы были другими.

Проблема заключалась в том, что я не хотела быть другой, и если мне нужен был толчок к нормальной жизни, то он должен был исходить изнутри. Я решила, что время для друзей найдется позже. К тому же, если бы другие дети понимали, в каких условиях живем мы с семьей, они, наверное, все равно не стали бы моими друзьями надолго.

Я решила, что лучше заводить друзей после того, как будут устранены аномалии в моем доме. Мы с Кейтлин стали реже общаться, и вскоре мы были скорее случайными знакомыми в классе, чем сплетницами, которые нас поначалу объединяли. Я медленно возводила стену, стараясь сделать ее холодной и непроницаемой. Она не опустится, пока все не изменится... пока я не стану нормальной.

К счастью, я была умным ребенком. Эта прозорливость и сообразительность помогли мне избежать постоянных насмешек со стороны сверстников. Эта юношеская мудрость появилась благодаря глубокому пониманию окружающего мира и наблюдению за тем, как ведут себя окружающие. Было много детей, которым не так повезло, и они еще не понимали, как работает социальная среда и безжалостная система "чинопочитания". Если они узнавали, что от тебя пахнет или что ты глупее других, то с тобой было покончено. Потому что, как только они узнавали об этом, то первым делом начинали использовать это в своих интересах.

С этого момента вы становились ходячим курьезом. Я знала, что должна держать в тайне те проблемы, которые возникли в моей семье. Если бы что-то стало известно, меня бы вечно мучили и высмеивали. Из-за этой неловкой ситуации я почти все детство жила в постоянном страхе. Никаких ночевок или девичников, только борьба за то, чтобы скрыть и изменить свою сущность.

У меня уходили годы на уборку дома, никто не хотел помогать, как бы я это ни предлагала. Может быть, дело было не в том, что они не хотели помочь, а в том, что они не могли. У каждого были свои проблемы. В моей семье был круг печали. Казалось, только я одна не страдаю от этого и как-то мотивирована на то, чтобы что-то изменить. Дом не превращается в ад в одночасье.

Мой отец все еще находился в тисках войны и боролся с кошмарами, которые снились ему, когда он спал, и продолжались, когда он просыпался. После нескольких лет службы ему оторвало ногу в результате пулеметной очереди. Протезы ему не нравились, да и вообще он не находил причин выходить из дома. В основном он просто сидел на диване и смотрел бокс или политические выступления, попивая чай со льдом и религиозно посасывая "Кэмел" без фильтра.

Моя мать заботилась о нем, как могла, но отчаяние не могло не сказаться и на ней. Пока я росла, она постоянно работала полный рабочий день