Александр Варго - Особь

– Так ведь у нее и шерстка, и подшерсток, и все остальное… – напомнила она несмело.

– Постоянная температура тела этих тварей – ровно тридцать девять градусов, я проверял многократно, – задумчиво произнес Мефодий Николаевич. – А сейчас, препарировав крысу, я сразу же обратил внимание на сосуды… Вот, посмотри, – он сделал приглашающее движение к микроскопу.

Лида влипла глазницей в визир.

– Это что?

– Гладкомышечная аорта, – прокомментировал ученый. – А если точней – ее восходящая часть. Ты, наверное, помнишь из своего университетского курса: даже у обычных лабораторных крыс в гипертензивных состояниях функционирование клеточных мембран и соответствующие нарушения баланса электролитов взаимосвязаны. При этом необходимо учитывать как изменения белково-липидного компонента биомембран, так и реологические свойства эритроцитов и других форменных элементов крови…

– Да это любому ребенку известно! – отмахнулась лаборантка. – Ты лучше скажи, почему она такая тонкая?

– Мне кажется, что в условиях среднеазиатской жары, то есть привычного ареала распространения популяции, это оптимальный вариант для их комфортного существования. С другой аортой, подозреваю, Rattus Pushtunus и не выжила бы вообще. Любое живое существо рано или поздно приспосабливается к конкретным климатическим условиям. Неприспособившиеся вымирают. Эволюционная теория Дарвина, наверняка помнишь. Летом, когда температура у нас зашкаливала за тридцать, эти твари чувствовали себя очень уверенно. Но, попав в непривычно холодные условия, они наверняка вымрут. Как теперь: мгновенные тромбы, остановка сердечной мышцы и смерть.

– Значит, все-таки холод… – произнесла Лида.

– Скоро зима, – по размышлении отозвался Мефодий Николаевич и тут же понял: это – контрапункт, своеобразная точка отсчета.

В зыбкости рассуждений, в расплывчатости гипотез, в мутной воде страха и безысходности теперь ощущалось твердое дно научного факта, могущего стать спасением для всего Южного округа. Однако предстояло провести не один десяток опытов, заполнить сотни страниц лабораторного журнала, чтобы стопроцентно убедиться в своей правоте.

– У нас еще есть одна взрослая особь и пятеро детенышей, – напомнила лаборантка несмело.

– …и детеныши эти через несколько недель станут взрослыми и способными к самовоспроизводству, – Суровцев вновь припал к визиру микроскопа. – Тут, конечно, работы и работы…

– Хочешь сказать, что…

– Что у нас всех появился шанс. Правда, очень маленький, скорее – микроскопический. Но это все-таки лучше, чем ничего…

В дверь осторожно постучали.

– Войдите! – не оборачиваясь, бросил Суровцев.

Начальник милицейской охраны – огромный гориллоид с неестественно длинными руками и узкой щелью вместо рта – старался выглядеть предельно вежливым с Мефодием Николаевичем. Дежурство в Центральном зоопарке считалось необычайно козырным местом: никаких патрулирований улиц, минимальные шансы быть убитым маньяками, ежедневный продуктовый паек…

– Мефодий Николаевич, мы тут с вами недавно насчет бронетранспортера говорили, для Лидии Александровны, – молвил он. – На этой неделе не сможем, у нас опять лимиты на горючее. Солярки совсем в обрез. Топливо лишь через две недели получим.

Лида с трудом подавила безотчетный вздох: давно запланированные поиски отца вновь откладывались. Впрочем, как всякая женщина подобного психосклада, она готовилась к худшему и уже почти смирилась с потерей папы; ведь за все это время он до сих пор ни разу не дал о себе знать.

– …неужели сочетание таких примитивных препаратов действительно помогает? – недоверчиво уточнил ассистент Валера у Александра Ивановича.

– Все очень просто, – готовно подтвердил тот и произнес, словно заклинание: – Снотворное. Хлордиазепоксид. Диазепам. Но надо знать точные пропорции… А также – какое именно снотворное. Иначе не поможет.

Вот уже целый час патологоанатом сидел в палате, рассказывая молодым коллегам о своем удивительном открытии. Он не утаил почти ничего, поведав и о ночном визите в Промзону, и о сознательном инфицировании вирусом агрессивности, и о чудесном исцелении от рака, и о невероятном, почти сверхъестественном омоложении организма… Правда, об убийстве главврача и кочегара крематория решил пока не рассказывать – для его учеников это было бы слишком уж сильным потрясением. Основным лейтмотивом его рассказа стало противоядие, случайно им обнаруженное.

Молодые люди внимали, не перебивая. Конечно, сперва они не верили словам о противоядии, однако прозектор был убедителен, излагал ясно и четко, и вскоре лед недоверия треснул, словно весенняя льдинка.

– Так получается, что вы теперь можете безнаказанно… убивать людей? – недоверчиво уточнил коротышка.

– Не людей, а скотов, – весомо опроверг Александр Иванович. – Говорю честно: несколько недель назад я вот этими самыми руками пристрелил спекулянтку с рынка у магазина «Рублевский». Отказала молодой матери в пачке дерьмового детского питания для больного ребенка. А до этого – здоровенного мента, пытавшегося изнасиловать маленькую девочку прямо в подъезде. И еще несколько таких же нелюдей… Кто им дал право людьми зваться? Надо же кому-то стать городским санитаром? Если не научишься гасить всех этих сволочей и маньяков спокойно, чтобы руки не дрожали, – на что ты в нашем Южном округе можешь рассчитывать? И вообще: пусть лучше я над ними поплачу, чем они надо мной.

– И… не страшно? – опасливо спросил красавчик.

– Сперва было страшно, – признался прозектор. – Точней, как-то непривычно. Я-то раньше никогда никого не убивал, только рутинно потрошил трупы. Когда накатил на меня первый приступ агрессии, понял: пока хоть одного гада не убью, пока не увижу его кровь – не успокоюсь. Принял противоядие, почувствовал, что могу себя контролировать, взял охотничье ружье, вышел во двор. У нас там один мотоциклист всему дому жить мешал. К тому же форменный подонок, клейма негде ставить: там и совращение малолетних, и торговля наркотиками, и кражи… Дождался, когда он под арку отъедет, перегородил дорогу, стащил с мотоцикла и пристрелил, как бешеную собаку. И, скажу честно – никаких угрызений совести, никаких бессонных ночей, никакой рефлексии. Просто избавил мир от отпетого негодяя. Заметьте: я ведь полностью контролирую себя. Я никогда не подниму руку на человека безвинного.

– Но ведь есть гуманизм, человеколюбие… – осторожно вставил Валера; он до сих пор не верил, что старший коллега, всегда такой интеллигентный и сдержанный, способен на целую серию кровавых убийств.

– Все это выдумки писателей девятнадцатого века, – раздраженно отмахнулся Александр Иванович. – А если вдуматься, мы все – звери. Ведь позади всех нас – всего только несколько тысячелетий по-настоящему цивилизованной жизни. Если же поскрести, то под этой тоненькой патиной – десятки, если не сотни тысяч лет беспросветного зверства, где царствовал один закон: «Убей ближнего, или ближний убьет тебя!» Только одни стараются свою звериную натуру скрыть, а другие – даже не маскируются. Но когда жизнь ставит вопрос ребром – «тебе выжить, а тебе подохнуть!», мы все немедленно вонзаем свои клыки в горло соседа, друга, брата или родного отца. Вот теперь мы все стоим перед таким выбором. А вообще, отправить на тот свет отпетого негодяя – это очень приятно. А если его перед этим еще и помучить…

– Неужели вы находите удовольствие в мучительстве? – не поверил ассистент.

– Еще как! – жестко улыбнулся прозектор. – Неужели ты, Валера, за всю свою жизнь ни разу не представил, как измываешься над каким-нибудь заведомым скотом? Выдавливаешь ему глаза, стачиваешь напильником зубы, очень медленно растворяешь в серной кислоте… Да по глазам вижу: ты все это сотни раз представлял… в фантазиях. Зато теперь их можно воплотить в жизнь.

Молодые люди молчали, осмысливая услышанное. Александр Иванович не торопил события: он несколько дней оттачивал в голове все детали беседы. Главное предложение следовало делать лишь после того, как младшие коллеги окончательно утвердятся в его правоте.

– И… что теперь? – спросил красавчик.

– Ну, во-первых, вам всем теперь понадобится вот это, – прозектор выставил на прикроватную тумбочку большую жестяную банку из-под кофе. – Там белый порошок, противоядие. Все три компонента я перемолол в кофемолке и смикшировал. Принимать по половине чайной ложке каждое утро, запивать обычной водой. На сутки вполне хватает, чтобы себя контролировать в полной мере. А во-вторых, не надо так отчаиваться. Что ни делается, все к лучшему. Смотрите!

С этими словами Александр Иванович пружинисто прошелся по комнате, осматриваясь. Сильными длинными пальцами согнул торчащий в стене гвоздь-«сотку», раскачал и выдернул. Осмотрел, без особых усилий согнул его штопором.