Александр Варго - Закопанные

– Я убью тебя, – спокойно сказал Сава. – Только не как Зажима с Ходжой. Я разделаюсь с тобой, как с ядовитым грибом. Ты ведь кто? Мухомор. Мухомор вонючий, верно?

Нос кивнул, продолжая улыбаться.

Размахнувшись, Сава ударил его ботинком в лицо. Хрустнул расплющенный нос, голова людоеда нелепо мотнулась.

– Флабо, – хихикнул он, моргая. Из ноздрей, как из открытого крана, хлынула кровь. – Флабо, дружочек.

– Когда я вижу мухомор или поганку, – сказал задумчиво Сава, – я обычно сшибаю его ногой.

– Ете раз! Бинго!! – подзадорил его Нос.

Вновь замах, удар. Глухой стук жесткой подошвы о плоть.

Нос хохотал, покачивая головой из стороны в сторону. Ботинок рассек ему бровь до кости.

После третьего удара Нос потерял сознание, и Сава, бормоча ругательства, долго искал пузырек с нашатырным спиртом, чтобы привести людоеда в чувство.

Когда Нос очнулся, экзекуция продолжилась.

Дыхание Савы было прерывистым и хриплым, повязка с его бока сползла вниз, открывая рану, ботинки его блестели от крови, но он не останавливался, нанося все новые и новые удары. Глаза Носа были залиты кровью, нос сорван, губы разлохмачены, зубов не осталось вовсе. Он постоянно отключался, и каждый раз Сава давал ему нюхать нашатырь и поливал холодной водой.

Нос приходил в себя и, тряся развороченными губами, хохотал, разевая красный рот, похожий на страшную незаживающую рану.

Сава начал плакать.

«Похоже, это чудовище будет жить вечно», – стучало в его висках.

Треснула челюсть, и Нос на некоторое время умолк. Сава перевел дух, вытирая пот со лба.

Ударил снова. И снова. Подошва от левого ботинка наполовину оторвалась, хлопая при каждом ударе. Пальцы ног ныли и горели обжигающей болью при очередном соприкосновении с головой Носа, но он и не думал прекращать казнь.

После очередной затрещины левый край челюсти Носа оторвался, и подковообразная кость сместилась куда-то вбок. Казалось, людоед окончательно обезумел, пытаясь укусить самого себя.

Наклонившись, Сава схватил кусок болтающейся кости и рванул его на себя. Затем еще раз. Нос хрипел, хлопая глазами, как испорченная кукла.

Выругавшись, Сава на карачках пополз к мачете. Нос, хлюпая розовыми пузырями, наблюдал за своим палачом.

Вернувшись, Сава вновь ухватился за болтающуюся челюсть и, держа ее скользкими от крови рукой, с помощью тесака отрубил ее. Теперь Нос, лишившись половины лица, напоминал кошмарного мутанта из фильма ужасов.

– Мало? – заорал Сава, отшвыривая прочь вырванный кусок кости. – Или тебе все еще весело?! Давай, посмеемся вместе!!!

Нос хрипел, хлюпая кровавыми пузырями, но он все еще был жив.

«Он смеется, – в священном ужасе подумал Сава. – Он смеется надо мной! Так кто из нас победил?!!»

Из глотки Савы вырвался стон, полный обреченного бессилия.

В это же самое мгновение Олеся тоже издала стон. Она пришла в себя и теперь со страхом смотрела на исковерканное тело сына. Бережно подняв оторвавшуюся ручку, она поцеловала ее, крепко прижав к груди.

Тельце Гены она аккуратно завернула обратно в сверток, пристроив висящую на клочке кожи ногу так, чтобы исключить ее окончательный отрыв. После этого, пошатываясь от слабости, она подошла к двери. Толкнула ее, но та не шелохнулась.

На бледном лице женщины появилось недоумение. Она толкнула снова. Вернулась к кровати и, уложив на старенькое покрывало трупик сына, снова направилась к выходу. На этот раз она ударила с силой, навалившись на дверь плечом, но та не поддалась и лишь скрипнула в ответ, как будто издевалась над ней.

– Зэня! – позвала Олеся дрожащим голосом. – Зэня!!

Она прислонила ухо к дверной щели, замерев.

Там что-то происходило. Кажется, кто-то шел, и шаги приближались.

На лице полоумной появилась робкая улыбка.

Это он, ее муж, Женя. И он пришел за ней.

Олеся робко постучала.

– Зэня?

Шаги становились все громче, пока наконец направляющийся к спальне не остановился. Теперь человек стоял совсем рядом, он дышал громко и устало, с присвистом.

Женщина вновь прислонила ухо, на этот раз к замочной скважине.

– Зэня? – пискнула она.

Дверь неожиданно затряслась. Человек, стоявший снаружи, яростно дергал ручку на себя, пытаясь войти в спальню.

– Нет, не «Зэня», – услышала она злобный шепот и отпрянула, словно из скважины выполз паук. – Я убью твоего Зэню, а потом приду к тебе, тупая сука. Никуда не уходи.

Плечи Олеси поникли.

Кажется, это тот самый. Дядя Володя.

Дикий.

Она не могла понять, почему этот странный мужчина хочет сделать ей и ее сыну плохо. Если ей не изменяет память, Женя говорил ей, что он должен помогать им. Что он вроде Маугли, который живет в лесу.

Но оказалось, что этот человек плохой.

Олеся отошла назад, не сводя взгляда с двери.

– Слышишь меня, шлюха?! – завопил Дикий. – Я закопаю тебя! По самые уши!

Он разразился безумным, лающим смехом, после чего послышались удаляющиеся шаги.

Когда все стихло, Олеся обвела комнату озадаченным взглядом.

Плохой человек ушел. Но это не означает, что он не вернется. Ведь он пообещал ей и Гене сделать больно. Очень больно. Судя по тому, что он ударил ее, он может даже убить ее.

«Я убью твоего Зэню», – вспомнила она.

Олеся наморщила лоб.

Она почти всегда все забывала. Но почему-то эти слова намертво въелись в ее память, как пыль в царапину на дощатом полу. И от этих слов ей сделалось нехорошо, от них веяло бедой. Самой настоящей бедой.

Олесю охватила паника. Она бесцельно мерила шагами комнату, изредка бросая взгляды на сына.

«Ты… должен помочь мне».

Остановившись, женщина посмотрела на табуретку. Потом на дверь. Снова на табуретку.

«Зэня», – подумала она и улыбнулась.

Взявшись за табуретку, она шагнула к двери. Пару секунд Олеся неподвижно стояла, изучая каждую царапинку на старой древесине, затем, внезапно закричав, ударила табуреткой.

Она должна выйти отсюда.

Выйти, чтобы спасти своего мужа. Отца их сына.

Сава устало топтался в луже крови, натекшей из изувеченной головы Носа. Лица практически не было – вся кожа была содрана и свисала рваной тряпкой. Виднелся шевелящийся язык, непомерно длинный, как пиявка.

Нос уже не хрипел. В глотке что-то булькало, а сама голова, напоминающая кровоточащий обрубок, мелко тряслась, словно тающее желе.

Превозмогая боль в раненом боку, Сава склонился над умирающим.

– Закончим наш разговор на том свете.

Нос слепо таращился на него залитыми кровью глазами.

Вскоре хлюпающие звуки тоже прекратились. Сава подумал, стоит ли проверить у людоеда пульс, но, еще раз взглянув на фаршеобразное месиво, отказался от этой идеи. Он скорее голыми руками вычистит деревенский сортир, чем прикоснется к этой слякотной мерзости.

– Вот и все, – сказал он, оглядываясь по сторонам. Его шатало и мутило, от потери крови его лицо побелело как полотно, сердце подскакивало и ныряло куда-то вниз, проделывая невообразимые кульбиты, и Сава всерьез опасался, что оно вскоре попросту встанет, как часы, у которых кончился завод.

«Домой. Домой. К Олесе, Гене, и домой».

– Подождите…

Сава замер словно громом пораженный. Неуверенно покачиваясь, повернулся в сторону голоса, мысленно убеждая себя в том, что голос ему померещился.

– Не уходите, – произнес все тот же голос. Он дрожал, словно пламя догорающей свечи, но в нем еще теплилась жизнь. И принадлежал он женщине.

Сава качнул головой.

– Я не могу. Вас спасти. Мне нужно побеспокоиться о моей семье.

Растресканные, покрытые язвами губы «лисички» тронула слабая улыбка.

– Меня… поздно спасать. Просто… помогите и мне… спокойно уйти.

Сава посмотрел на мачете, валяющийся в луже крови.

– Я не могу.

Глубоко запавшие глаза женщины заблестели, и Сава не сразу догадался, что это слезы.

– Я же говорила… вы добрый… у вас такое лицо… Прошу вас. Во имя всего святого.

– Нет, – сказал Сава, отведя взор. Он не мог смотреть в глаза умирающей. В них он видел самого себя – окровавленного, безумно уставшего и… смертельно напуганного. Да, он боялся. Боялся всех и вся, даже собственной тени.

– Я умоляю. Вас. Закончите этот. Ад.

Сава молчал. Где-то глубоко внутри он отчаянно надеялся, что женщине не потребуется его «помощь» и она, как говорил Дикий, «созреет» сама.

– Умоляю.

Сава шагнул ближе, чтобы расслышать, что она говорит.

– Будьте. Милосердны.

Нет. До созревания еще долго. А ждать он не может.

«Но и смотреть в ее глаза я тоже не в состоянии», – подумал Сава.

Прихрамывая, он проковылял к мачете и, подняв нож, потащился к женщине.

Очевидно, она увидела его, потому что ее губы счастливо прошептали всего одно слово: